Исповедь интернационального комбата.

[Уралов]

Сообщение от Володин

Унижаться не буду.

От срочника. Спасибо Вам за профессионализм.
Пока служил видел офицеров, как в кино показывают. Настоящих. Спасибо еще раз!

[Володин]

16. Обострение обстановки на участке Калай-Хумба.
В этот раз в отряде я побыл совсем недолго, так как на «Кевроне» произошло «ЧП»; пусть кратковременно, чисто символически, но в плену оказались ВРИО начальника заставы лейтенант Безвесельный, и мой командир взвода Виктор Дмитришен. «Захватил» их, загнав в пустой бассейн заставы, не кто иной, как Аембеков Абдуламон, известный всему ГБОА, как Леша Горбатый. А дело обстояло так.
В кишлаке Калай-Хумб силы оппозиции проводили какое-то свое собрание, для чего туда и стали съезжаться все многочисленные лидеры, сопровождаемые своими «войсками». Конечно, не могло такое событие обойтись и без Леши. Причем, перед поездкой он не поленился придти в отряд, поставить в известность командование о времени своего движения, и о составе своего отряда. А вот дальше и началось.
Командование отряда, любезно приняв к сведению информацию, заверило Горбатого, что он может спокойно ехать, и это, в принципе, было и логично. Но следом на все пограничные заставы и пограничные посты поступила команда, чтобы колонну Горбатого «остановили, опросили, куда и зачем едет, какой состав, и при необходимости досмотрели». Как можно было силами тогдашней пограничной заставы досмотреть десятка четыре неплохо вооруженных боевиков – не уточнялось. На первых двух-трех заставах нервный и импульсивный Абдуламон как-то еще терпел, а вот дальше начал буянить. При всем при том он кричал поначалу вполне разумные вещи, типа: «Я все решил в отряде, согласовал! Передайте дальше, чтобы меня не задерживали!» - но на следующем посту все повторялось сначала. Когда колонна боевиков сталкивалась с приличной силой, то Горбатый пусть и скрипел зубами, но вел себя мирно. Так было на посту «Хумраги», где зарылась в землю мангруппа под командованием майора Нурулина, и на посту «Вишхорв», где в окопах полного профиля окопалась стрелковая рота капитана Избанова. Оставалось-то до Калай-Хумба чуть-чуть, и все! Но вот на «Кевроне» нервы Горбатого уже и не выдержали. Там его опрашивать и досматривать вышел молодой мальчишка-лейтенант, да еще и в сопровождении нескольких солдат-таджиков. А дорогу его колонне перегородил старый, служивший еще на «афганской» войне «БТР-60 ПБ». Довершала картину толпа любопытных солдат, что через дувал заставы пялились во все глаза, будто на экзотическое животное, на знаменитого Лешу Горбатого. А он же, маленького роста, с горбом, в почти детском «камуфляже», с маленьким пистолетом-пулеметом «Берета», выглядел явно не очень-то грозно, а скорее комично. Зато его бойцы выглядели по-другому; все, как один, рослые, бородатые, вооружены не старыми «АКМами», как большинство других воинов Ислама, а новыми «АК-74», каждый еще и с «подствольником» «ГП-25». И вот, Горбатый скомандовал что-то на своем языке, и вскоре уже бойцы заставы, что толпились на территории, были, как бараны, загнаны в пустой бассейн боевиками Лешы. Под эту раздачу попал и командир взвода моих «казахов» Виктор Дмитришен, что приперся на заставу с поста боевого охранения чисто движимый любопытством «посмотреть на Леху». Вот и посмотрел!
А одиозный главарь Хорогской оппозиции, отобрав у солдат-таджиков оружие, заявил, что «захватил заставу», и потребовал, чтобы ему открыли дорогу. Игорь Безвесельный, растерявшись окончательно, сразу же сказал (а что еще он уже мог сделать?), что сейчас откроют, приказав водителю убрать «БТР» с дороги. Но древняя техника не желала заводиться, и Горбатый психовал все больше и больше, начав обещать «всем отрезать головы». Солдаты-таджики уже просто скулили от ужаса, да и остальные были не в лучшем состоянии, когда водиле все же удалось сдвинуть старое железо с места, открыв дорогу. Тут же машины боевиков тронулись в путь, а сидевшим в бассейне воинам кто-то с «бородатых» милостиво бросил:
-Живите, - и следом им на головы полетело их оружие; скандалить с командованием отряда «-за стволов» Леха не собирался, ему и своих хватало.
Нужно ли передавать, какие чувства одолевали лейтенанта? Он еще не знал тогда, что оказывается, это не предел, так как еще хуже станет молодому парню от общения со своими командирами, которые будут срывать на нем зло за этот общий позор, в котором, если уж разобраться, виновны они были, на мой взгляд, намного больше лейтенанта.
Колонна боевиков же еще раз была вскоре остановлена на Джавайском ущелье, после боя был выставлен временный пост. Службу на нем по очереди несли бойцы от комендатуры, или от заставы «Кеврон». В тот день на посту служил сборный наряд от заставы; лейтенант Костя Селюк, старший лейтенант Леша Федоров, и личный состав; половина – русскоязычные солдаты с заставы, и половина – бойцы с казахстанского батальона. Позиции поста были расположены грамотно, вооружение достаточно мощное, в том числе много огнеметов «Шмель» и гранатометов «Муха», да и воины рассредоточены и готовы к бою. Если бы была на участке отряда налажена нормальная связь, то вряд ли после того, что сделал на заставе, Абдуламон бы добрался до Калай-Хумба; уже год служивший в Таджикистане лейтенант Селюк его бы просто сжег. Но Костя ничего не знал, и выполнив указание командования отряда «опросить, досмотреть», не встретив сопротивления боевиков, пропустил колонну Леши дальше, подарив тому, как оказалось, еще месяца три жизни. А вскоре началось…
Безвесельного вызвали на комендатуру, где на него орали заслуженные и вполне нормальные офицеры, в частности и заместитель командира майор Игорь Владимирович Комаров, что замещал на Хумбе находящегося в госпитале коменданта:
-Да лучше бы ты застрелился, или взорвался! Ты нас всех опозорил! Тебя нужно под трибунал отдать! – дальше в таком же духе. Нужно ли говорить, что Игорь Безвесельный вообще упал духом, и единственный, кто его пытался поддержать, был Костя Селюк.
О Дмитришене речи не было, а то, что Виктор стал участником событий, я узнал от кого-то из своих офицеров, и сразу же вылетел на Хумб. Прибыв на комендатуру, первым встретил Костю Селюка, который буйствовал:
-Товарищ майор! Они что, совсем сдурели? Заявляют Игорю, что лучше бы он взорвался? Когда они мне это сказали, то я ответил, что да! Был бы тогда еще один Герой Российской федерации!
Я не стал вести дискуссию на эту тему ни с Костей, ни с Комаровым, а просто выехал на «Кеврон», где спокойно разобрался в ситуации. Для начала я дал хороших… Дмитришену, объяснив, что он не в цирке, и его дело командовать постом, а не ходить «смотреть Горбатого». После же половину дня занимался на ПБО со взводом и Безвесельным, выбрав то место, где нужно блокировать дорогу, если вновь поступит команда кого-нибудь «остановить и досмотреть». Делать также, как недавно, было на мой взгляд, недопустимо, и действия, что предпринимали офицеры заставы, не выдерживали никакой критики. Дело в том, что казахстанскому взводу на ПБО на усиление было придано мощнейшее оружие, ЗУ-23. Это зенитная автоматическая пушка с двумя стволами и снарядами 23мм. Если колонна останавливалась и блокировалась у заставы, то ни зенитка, ни весьма не слабое вооружение взвода, оказать огневую поддержку не могли, так как здания, дувал заставы оказывались как раз между колонной, и ПБО, закрыв намертво сектор обстрела. Да еще и сразу за дорогой, практически напротив заставы были и домишки кишлака. А вот если взять чуть-чуть в сторону левого фланга, то картина уже была другой! Застава оставалась в стороне, правее, а «нитка» колонны была бы выстроена, словно в тире; бей не хочу, к тому же из всех видов оружия. При этом в сектор обстрела ни ПБО, ни заставы, не попадал бы кишлак Кеврон, соответственно возможности ведения огневого боя с нашей стороны были бы не ограничены. Исходя из этих факторов, я работал с офицерами и личным составом заставы и взвода.
Вроде бы позанимались достаточно, вроде бы все поняли, но как выяснилось вскоре, этого оказалось мало.
Все же я был не командиром взвода, и на взводном ПБО находиться долго не мог, и поэтому опять выехал на Калай-Хумб, где обстановка была очень напряженной. Кишлак буквально кишел боевиками, комендатура была плотно ими окружена, хотя наши выезды и возвращения в гарнизон никто не блокировал. По прибытию на комендатуру я узнал, что снова идет колонна на правый фланг. Особой надобности мне ехать не было, но я решил не упустить возможность еще раз проскочить, пусть и «на галопе», по своим постам. Из докладов подчиненных я знал, что это мобилизует личный состав, и всегда был рад побывать на границе.
Вышли в колонну мы, как обычно, с утра пораньше. Личный состав для сопровождения был назначен от мангруппы, с нами было два «БТР-80», и конечно, автомашины. Очень уж не понравилось мне в районе кишлака Подкуноб. Дойдя до поста боевиков, мы остановились, и бородатые, направив на нас стволы, объявили:
-Ждите командира!
Особенно меня лично бесил, но и смешил «духовский» гранатометчик, который с расстояния пяти метров, направил на нас гранатомет «РПГ-7» с заряженным выстрелом. Так сделать мог только полный дебил, так как граната, если бы он выстрелил, не успела бы встать на боевой взвод, и от «брони» отлетела бы обратно, а взорвалась бы уже на «самоликвидаторе». Правда, «гранатометчику» это бы уже не повредило; тарель гранатомета практически упиралась в стенку, и его бы уже размазало от отраженной кумулятивной струи. Как же мне было до жути противно, что такие вот «вояки» еще и смеют вставать на нашем пути, а мы, повинуясь приказам, ждем их «командира». И вот он появился; толстый. В голубом шелковом халате, с холеной бородой. Судя по всему, это был араб-наемник, так как он почти не говорил по-русски, так как что-то буркнул одному из воинов, а тот уже спросил у старшего колонны:
-Что везете?
-Да так, ничего! Сгущенка-мущенка! – немного ерничая, вступил в разговор с «духом» кто-то из офицеров, а «командир» же, на сильно ломаном языке, поглаживая бороду и снисходительно улыбаясь, сказал:
О! Сгюшонка давай!!! – после чего, не дожидаясь реакции, милостиво махнул рукой, давая понять; проезжайте, хрен с вами! И повернувшись к нам жирным задом, пошел обратно в домик, где когда-то была дача какого-то органа власти. В будущем на этом месте будет пограничный пост от Казбата, но тогда это еще мы и не могли предположить; мы еще боролись за «место под солнцем», только возвращая себе, право охранять границу, которая была более ста лет полита кровью и потом наших предков; русских военных.
Едва прошли заставу «Егид», как колонна была обстреляна со стороны Афганистана. Огрызаясь из КПВТ и остальных стволов, проскочили. Взбесили солдаты-таджики, которые не только не выполнили команду «К бою» и не открыли огонь, но даже не пытались спасти свои жизни, продолжив сидеть в кузовах «ЗИЛов», лишь вжимая головы в плечи. Доехав до заставы «Нульванд», связались с комендатурой и отрядом, доложив обстановку, дальше получили команду не двигаться. Вскоре послышались шумы винтов; это авиация пошла следом по нашему маршруту. Им бы совместно с нами идти, сопровождать… но мало тогда еще было боевых вертолетов, да и керосину не хватало. Тем не менее, «вертушки» отработали по каким-то целям, а вскоре по территории Афганистана, приблизительно по тому месту, откуда нас обстреляли, ударили и «стодвадцатники», как бы давая понять, что стрелять бы по нам не следовало. Урона противнику, правда, такой огонь, как правило, не приносил, и я лично, сторонником его не был. Тем не менее, этого, так называемого, «беспокоящего» огня применяли тогда немало. Просидев на заставе до вечера, получили команду остаться на ночлег, а с утра же двигаться обратно, на «Рогак» не ехать. Это очень уж ломало мои планы; мне на «Рогак» нужно было край, чтобы забрать оттуда двух своих воинов в санчасть комендатуры, и еще зачем-то возможно, не помню. Я связался с Комаровым по радио, и получил «добро» сгонять до первой заставы; туда и обратно, засветло. Оседлав « БТР», и прихватив в «ЗИЛ» в сопровождение своих бойцов с Маканчинского взвода (с ними я себя как-то увереннее чувствовал, чем с таджиками-«срочниками»), вышел в путь, предварительно связавшись с заставой. Дошел без приключений, а вскоре и вернулся, решив необходимые вопросы. Ночевать на «Нульванде» я собирался на ПБО, но меня убедили остаться на заставе; утром обратно пойдем рано, и спускаться вниз с поста пришлось бы мне впотьмах.
Обратно колонна шла долго, пару раз ломался один из «ЗИЛов», но на Подкунобе вчерашний сценарий не повторился. Когда нас остановили, и «бородатые» стали направлять на нас оружие, то мы тоже скомандовали бойцам «к бою», и изготовились в ответ. Правда, оружие подняли лишь офицеры, контрактники и три моих бойца-казаха, что ехали с первой и второй заставы в санчасть, на комендатуру. Таджики же, опустив головы и оружие, сидели; в тот период они еще не готовы были воевать «со своими». Тем не менее, увидев направленные на них стволы, боевики занервничали, начав орать:
-Э, б…! Убери автомат!
-Сам убирай, б.., вояка! – выкрикнул и кто-то из нас.
Видно, не очень-то захотели воины Ислама испытывать судьбу; нам открыли путь практически сразу, «не дожидаясь командира», и не интересуясь сгущенкой.
А вообще чувство было гадливое; меня очень унижало такое отношение с «духами», хотя я и понимал, что ГБАО – это не остальной Таджикистан, и что здесь другие взаимоотношения с местными органами власти, что лучше соседствуют с лидерами оппозиции, чем с официальной властью из Душанбе. Это понимание, тем не менее, не давало мне ответ на вопрос, почему целая коалиция стран, во главе с Россией, не может поставить своих воинов на такой уровень, чтобы всякие бандюганы, в том числе и наемники, находящиеся в международном розыске, не вели себя так вызывающе, с позиции силы? Меня часто посещало ощущение собственного бессилия, и даже отчаяния. Почему я, командир, у которого в подчинении полтысячи до зубов вооруженных и готовых воевать воинов, должен спокойно смотреть на то, как какой-то другой «командир» в шелковом халате с холеной бородой «дает добро» куда-либо мне ехать, хотя мне раздолбить его «вооруженные силы» труда не составляет?
Этими мыслями я делился с сослуживцами, а в ответ слышал, что ну ее, эту войну! Наша главная задача – привезти домой наших подчиненных живыми и желательно, здоровыми. Я вроде соглашался, с этой позицией, но честно сказать, не очень искренне. Ну не понимал я, зачем тогда нужно было сюда вообще ехать? Остались бы дома, и не было бы надобности в решении этой задачи? В общем, внешне я казался вполне уверенным в себе, все понимающим командиром, а в душе запутался окончательно в этих кровавых политических играх, невольным свидетелем, а позже и участником которых пришлось стать, начиная с конца восьмидесятых годов.
Прибыв на комендатуру, я собирался по возможности выехать на пост «Вишхарв», где находиться до момента, когда у боевиков закончится их сбор на Калай-Хумбе, а уже после выбираться в Хорог, но в дело вмешался случай; мне срочно потребовалось связаться с управлением в Алма-Ате, а это было возможно лишь из Хорога. Здесь мне подвернулся попутный «МИ-8», что шел в Хорог из Душанбе, и я вылетел в отряд, было двадцать шестое сентября 1994-го года.
По прибытию в отряд я разобрался с необходимыми вопросами, и отправился в штаб-квартиру; дело в том, что меня уже пару дней одолели рези в желудке, сопровождающиеся всеми положенными симптомами. Врач батальона старший лейтенант Хакимов находился на участке, в районе поста «Вишхорв», но санчасть отряда располагалась прямо за домом, где мы проживали, и все медработники были мне хорошо знакомы, а поэтому и без проблем оказали мне помощь, напичкав какими-то препаратами, и сообщив, что «вообще-то меня бы нужно отправить в госпиталь». Не знаю, то ли процедуры подействовали, то ли мой желудок испугался госпиталя, но назавтра боли успокоились, и к вечеру я уже даже поужинал.
Все мои подчиненные, кроме помощника начальника штаба прапорщика Саши Малахова и начальника продовольственно-вещевой службы, а фактически полноценного начальника тыла старшего прапорщика Огарышева были на границе. В квартире, хорошо зная свои дела, хозяйничали наши бойцы; худой и подвижный Коля Мищенко, и мощный спокойный Валера Рябов, и все было достаточно спокойно. К ночи, как обычно, когда я находился в Хороге, пошел к оперативному дежурному, и связался почти со всеми заставами, где находились мои посты; уточнил обстановку, а после позвонил в Алма-Ату, откуда мне поступила команда подготовить свои предложения по замене подразделений. Служить нам оставалось здесь в районе месяца, но в Казахстане нам уже готовили замену.
С утра, двадцать восьмого сентября, я позвонил в Алма-Ату, связавшись с Николаем Николаевичем Шубаревым, и сообщил, что предложения по замене выдать не могу. Вскоре на базе пограничной комендатуры «Калай-Хумб» должен образоваться пограничный отряд, и вряд ли целесообразно использовать батальон на участке двух отрядов? Так что, данный вопрос нужно решать не на моем уровне, и не на уровне начальника пограничного отряда. Николай Николаевич ответил:
-Алексей, я сейчас приглашу Бузубаева, доложи это ему. Да, и не забудь поздравить его с присвоением генеральского звания!
Новость для меня была приятной; все же первый раз под командованием Токтасына Искаковича я оказался еще в мае 1985-го года, когда он прибыл в наш Мургабский отряд на должность начальника штаба! По разному многие сослуживцы относились к службе под его началом, что уж греха таить? Я все время был из тех, кто относился к совместной нашей службе хорошо, так что радость была неподдельной, и я искренне его поздравил с получением «лампасов», прежде чем обрисовал ситуацию о проведении возможной замены. Бузубаев, выслушав меня, тем не менее, поставил задачу выяснить данный вопрос у полковника Нероева, так как его ОВО будут подчинены и Хорогский, и новый, Калай-Хумбский отряды. Ну, что было делать? Ответил «есть» и пошел выяснять.
Сергей Владимирович Нероев, узнав о сути вопроса, спросил меня:
-А ты бы как хотел?
-Ну, здесь две стороны, - ответил я, -если что бы я хотел, с позиции комбата, коим уже не буду больше (ох, не знал, что вру!), то лучше бы на участке Хорога батальон расположить, а если в плане осуществления замен, исходя из удобства работы авиации, да и стоимости замены, то конечно, лучше на Хумбе. Там, правда, для размещения управления батальона условий никаких, но на три месяца не страшно, можно и потерпеть, - доложил я свои соображения.
Нероев, выслушав меня, сказал:
-Хорошо, я приму во внимание твое мнение. Но решение по батальону будем принимать не мы, надеюсь, понимаешь?
-Так точно! И наши предложения кто-то другой выдаст за свою работу мозга! – смеясь, закончил я,
-И-ди ты! – шутливо рыкнул на меня Сергей Владимирович, - лучше уж так, а то еще и не то решат!
-Так точно! – снова ответил я, после чего мы переговорили еще по каким-то не значащим вопросам, и я вышел. Мне по прежнему, приятно было общаться с Сергеем Владимировичем, хотя посмледнее время это случалось нечасто. Как он стал начальником ОВО, то круг вопросов, что я решал, его касался не часто. Мой уровень позволял решить вопросы с начальником отряда, Сергеем Владимировичем Алейниковым, что в общем, я успешно и делал.
Ближе к вечеру образовался какой-то вакуум; вдруг дела у меня закончились. И я впервые, оказавшись в состоянии покоя, подвел итог своей деятельности в должности командира батальона в этой смене.
Сравнить мое руководство сейчас, и в прошлой смене было несложно, так как различия были огромны. В отличии от прошлого, этот мой батальон функционировал более отлажено. Все пограничные посты были подготовлены к боевым действиям, относительно обучены, обеспечены необходимыми материальными средствами, на приемлемом уровне находилась и воинская дисциплина. Да что там на приемлемом, о таком уровне дисциплины не могла мечтать ни одна войсковая часть, что находилась на Родине!
Теперь о недостатках; из-за больших расстояний между пограничными постами, выставленными от частей пограничных войск, и из-за их большой удаленности от нашего штаба, недостаточно оперативно осуществляется управление этими подразделениями. Не сумел я и наладить правильную работу ротных командиров пограничных подразделений. Из-за особенностей дислокации получилось, что у старшего лейтенанта Крылкова в подчинении оказалось не три, а четыре взвода, а у Галямова – два. Просто Галямов не имел возможности свободно перемещаться до заставы «Кеврон», где должен бы быть его четвертый взвод, а мог только работать на участке Зайсанского и Панфиловского взводов, что располагались на заставах «Ванч» и «Даштак».
Еще, конечно, видел массу недоработок со стороны Главного управления пограничных войск Республики Казахстан, записывал их, докладывал, но понимал, что вряд ли их кто и когда воспримет всерьез, этот вывод основывался чисто на моем жизненном опыте.
День сменился вечером, и вскоре я пошел в штаб-квартиру, намереваясь поужинать, но это мне не удалось; позвонил оперативный дежурный отряда, и доложил, что на Висхарвском ущелье идет бой, в котором принимают участие и мои бойцы. Конечно, я галопом полетел в штаб, к рации, а по пути решил, что в бою участвуют подразделения стрелковой роты капитана Избанова, что дислоцируется на пограничном посту «Вишхарв», но прибежав к оперативному, получил информацию, что в бою участвует резерв пограничной заставы «Кеврон» со взводом от моего батальона (что бы им там делать?), и больше информации никакой не было.
У рации в каморке БИПа собрались полковники Нероев, Алейников, нчальник разведотдела майор Джураев, я, и куча офицеров штаба отряда. С рацией, как и положено бы в этой ситуации «по старшинству», работал полковник Нероев, а мы же, столпившись, только слушали эфир. Правда, толку было мало; информация о причине боя была скудной, а о ходе боя – никакой. Мы только выяснили, что бой начался не с боевиками Джумы, что сидел на Висхарвском ущелье, а с какой-то колонной боевиков, что ехала с Калай-Хумба. В результате этой информации в голове не укладывалось, как резерв заставы и взвод Казбата оказались на ущелье, тем более, что их путь был мимо стрелковой роты, что находилась на Вишхарве?! Одни вопросы…
В начале двадцатого часа мы получили информацию, что бой продолжается, и в ходе его погиб один солдат с «Кеврона», кто и что за солдат – никто не знает. Улучшив момент, я попытался уточнить, не мой ли солдат, не с Курчумского ли взвода? Ответом мне от связиста с комендатуры было уверенное «нет», хотя на чем основывается уверенность, никто не знал. В районе двадцати трех часов нам доложили с комендатуры, что бой закончен, казахи с «Вишхарва» по команде коменданта одним взводом остаются охранять Висхарвское ущелье, а остальные выдвигаются на место. На заставу возвращается и резерв заставы со взводом Казбата. Получив эту информацию. Я опять настойчиво пытался выяснить, чей солдат погиб, не мой ли? Но опять услышал ответ, что «или с мангруппы, или с «Кеврона», точно не ваш!», и соответственно, успокоившись, и понимая, что возможности что-то выяснить сейчас у меня будет немного, решил я пойти отдохнуть. Тем более, время уже склонилось за полночь, и я решил, что придя сюда часа в четыре – полпятого, спокойно все узнаю. А что, потерь нет, а остальное – ерунда?
Не успел я заснуть, как меня поднял дежурный по штабу рядовой Мищенко, доложив, что меня спрашивает оперативный дежурный. Я взял трубку, и услышал то, что уже и не ожидал; в ходе боя погиб мой подчиненный, стрелок Курчумского взвода младший сержант Раджан Батырканов.
Придя в штаб совместно с прапорщиком Малаховым, я приказал ему подготовить мне данные на погибшего, а сам связался по радио с заставой «Кеврон». Со мной работал Костя Селюк, он и подтвердил весть, что уже передал оперативному. Дополнительно он сообщил, что перед началом боя легко ранен в спину (пуля застряла под кожей) врач батальона старший лейтенант Хакимов, контужен командир взвода Виктор Дмитришен, хотя опять же со слов Кости, чувствует себя он удовлетворительно. Еще Костя говорил, что они освободили каких-то пленных, но признаться, в чем здесь суть, ни я, ни кто другой не поняли.
Еще командование отряда, да и меня, интересовал вопрос, с кем же был бой? Как сообщил комендант майор Михеев, с каким-то Хакимом.
- А как же Джума? Он же сидел на Висхарвском ущелье? – интересовались все подряд, а Анатолий Дмитриевич сообщил:
- Джуму тоже попутно смели с ущелья!
Вот тебе и «грозный Джума»! В отряде только планировали ликвидацию банды Джумы, а его в итоге неполный взвод казахов, и десяток российских солдат, с двумя лейтенантами во главе, ликвидировали его попутно…
На месте в эту ночь был и командир, и полковник Нероев. Мы провели короткое совещание, на котором было решено, что завтра утром с отряда один «МИ-8», очень рано, уйдет на Душанбе, по пути забрав с Калай-Хумба нашего погибшего бойца. Сопровождать погибшего я принял решение отправить начальника тыла лейтенанта Хусаинова, и врача, старшего лейтенанта Хакимова, который был в данный момент на Калай-Хумбе, и сам был легко ранен. Ну, а сам же, как легко догадаться, этим же вертолетом собрался вылететь на Калай-Хумб; по моим убеждениям место мое в таком случае должно быть на «Кевроне».
Умышленно выдержав небольшую паузу, доложил информацию в Алма-Ату, так как знал, что оттуда будет шквал уточняющих звонков, а мне бы чуть-чуть отдохнуть; день-то впереди тяжелый! Следом связался с Михаилом Томилиным, что был где-то на посту, приказал прибыть в штаб и руководить на месте, в том числе и работать с Алма-Атой, готовить и представлять необходимые документы. Попутно и решил вопрос с транспортом, на котором начальник штаба пораньше сумеет прибыть в отряд, а сам снарядился в путь.
Пассажиром на «МИ-8» я был один, так что на «взлетку» прибыл совместно с экипажем, еще затемно, а с первыми лучами солнца мы уже взлетели. Только прошли «рушанские ворота», как механик, открыв дверь, пристегнувшись ремнями, подготовил к бою ПКС, и показал жестами, чтобы я изготовился к бою, открыв иллюминатор, что я и сделал. Однако пристегнут-то я не был, и вскоре понял, что стрельбу вести в таких условиях, не рискуя повредить вертолет, не могу. И правда, вскоре наша машина начала какой-то разворот, и я почувствовал, как мое тело хочет летать по салону. Какое уж здесь «к бою»! Едва успев забросить АКС за спину, хватаюсь за любой выступ, закрепляя свое присутствие в вертолете. А экипаж, и механик, тем временем ведут огонь по какой-то цели, правда, длится это очень не долго, вскоре стрельба прекращается, и машина выравнивается. А вот уже и аэропорт Калай-Хумба, и мы совершаем посадку. Облегченно вздохнув, спрашиваю, по кому стреляли? Механик что-то начинает говорить, но я не успеваю его выслушать; к вертолету уже несут двое носилок, накрытых простынями. Откидываю простынь с первых носилок; трупп какого-то парня-таджика. А вот на вторых – Батырканов, хотя его трудно узнать, лицо бледное до синевы. У носилок Леша Федоров и несколько бойцов взвода. Машинально целую Раджана Батырканова в лоб, и наблюдаю, как носилки исчезают в салоне «МИ-8». Загрузка идет очень быстро, кое-как успеваю лейтенту Хусаинову, чтобы по прибытию связался с Хорогом, с Томилиным, а старшему лейтенату Хакимову, чтобы при первой возможности позвонил из госпиталя в Душанбе в наш штаб, даже не успев пожелать ему здоровья, а вертолет, закрыв дверь, уже готов к взлету.
Вот уже и отдаляется шум винтов, а Алексей Федоров спрашивает, куда мне ехать; к ним, на «Кеврон», или на комендатуру?
-Конечно на «Кеврон»! И ты со мной в кабину «шишиги», расскажешь по дороге все! – командую я, и вот уже в пути слушаю рассказ-доклад замполита роты старшего лейтенанта Алексея Федорова о бое, что случился на Висхарвском ущелье.

Висхарвское ущелье 28-го сентября 1994-го года; как это было.
О событиях того вечера я решил написать не в хронологическом порядке получения информации, так как иначе не получится целостной картины. Старший лейтенант Федоров, что находился на ПБО, владел ситуацией с определенного периода, лейтенант Селюк – немного с другого, но близкого к «федоровскому», только что прибывший из госпиталя комендант Анатолий Дмитриевич Михеев, и замещавший его Игорь Владимирович Комаров – с другого. Именно собрав во едино все разрозненные рассказы, я составил целостную картину событий, что и собираюсь изложить так, как эти события понял.
В Калай-Хумбе заканчивался сбор лидеров боевиков, и они начали разъезжаться. Где-то часов в шестнадцать, начале семнадцатого неожиданно разорвала очень активная стрельба. Это колонна полевого командира Хакима так «отметила» свое убытие. Боевиков было около двухсот человек, и разместились они в семи-восьми автомашинах «ЗИЛ-130», что привозили в Калай-Хумб «гуманитарку». По непроверенной информации, по дороге вдоль Пянджа они собирались добраться куда-то на участок заставы «Ванч», где переправиться в Афганистан. Помимо «бородатых» в машинах находились и гражданские попутчики.
О движении колонны исполняющему обязанности коменданта майору Комарову (комендант только-только вернулся с госпиталя, и еще к исполнению обязанностей приступить не успел) доложили с пограничного поста «Микрон», а Комаров уже принял решение остановить и задержать колонну. Действовал он по своей инициативе, или руководствовался чьими командами, мне не ведомо, но доподлинно известно, что именно он и отдал приказ по радио на заставу «Кеврон»; остановить колонну боевиков и задержать до прибытия резерва комендатуры. Пока связывались с заставой, передавали команду, время шло, и не успели Безвесельный с Селюком еще и оценить обстановку, а часовой заставы уже доложил им, что видит колонну. И лейтенанты сработали как и раньше, выгнав БТР-60ПБ из ворот заставы, просто перегородили дорогу, да подняли свой личный состав по команде «К бою».
Через БТР на «ЗИЛке» не перепрыгнешь, так что боевикам пришлось остановиться. Едва их колонна встала, как некоторая часть боевиков спешилась и блокировала заставу по периметру. Сам Хаким остался в машине, а к воротам заставы вышел араб-наемник; достаточно молодой мужик, с покалеченной рукой в черной перчатке. Тогда его и окрестили «черная рука», или «черный араб», а в недалеком времени его узнали практически все, как пресловутого Хаттаба, оставившего кровавый след на Северном Кавказе. Навстречу к «черному арабу» на переговоры вышел лейтенант, замполит заставы Константин Селюк.
Наемник хорошо говорил по-русски, и сразу же потребовал:
-А ну, открывай дорогу!
Селюк, понятное дело, заявил, что не пропустит их, а будет ждать команды. Араб начал орать, оскорблять офицера, а его бойцы, окружив лейтенанта, попробовали отобрать автомат, завязалась драка, силы в которой были не равны. К тому же боевики через дувал заставы орали на солдат-таджиков, что боялись их панически, и стояли, потупив глаза. Хорошо, что не все, так как среди таджиков были и некоторые парни призыва осени 1993-го года, которые уже не прятали взгляд, и готовы были вступить в бой. К тому же еще служили с десяток русских парней, почти отслуживших свою срочную службу, и на них положиться можно было в полной мере. Личным составом заставы руководил лейтенант Безвесельный. Прибежало с ПБО на усиление и отделение «казахов» во главе со старшим лейтенантом Федоровым. Они не позволили боевикам проникнуть на заставу через дувал. Матерясь, и угрожая применить оружие, еще и успевая оттаскивать от забора впавших в ступор молодых таджиков, а несколько раз даже ударив стволом прямо в бороды наиболее ретивых, эти ребята и отстояли заставу. А вот Костю Селюка все же скрутили, вырвали у него автомат, и «черный араб» объявил его заложником.
На заставе кроме лейтенантов находились контрразведчик, капитан Юрий Юдин и сапер старший лейтенант Андрей Нежданов. Юдин, увидев такое развитие событий, установил связь с комендатурой, доходчиво обрисовав обстановку. В ответ же с комендатуры поступила команда… принимайть бой. Скомандовать-то легко, но как сейчас начать-то войну? Замполита заставы удерживают несколько боевиков, а периметр заставы плотно ими охвачен со всех сторон. И за забором заставы – кишлак с мирными жителями; старики, женщины, дети? Юрий сказал Безвесельному:
-Поступила команда принять бой, с комендатуры выехал резерв, что делать будем?
-Убрать БТР, открыть дорогу! – подал команду Игорь. Нужно ли говорить, сколько душевных сил и мук ему стоила эта команда? А потом, обращаясь к арабу, сказал:
-Открою дорогу, только если лейтенанта отпустите и автомат отдадите!
Араб усмехнулся, махнул рукой, и Селюка толкнули к воротам, а следом за ним бросили и его АКС. БТР тем временем, в этот раз заведясь без проблем, сдал назад, и «ЗИЛы», принимая в кузова на ходу довольных боевиков, поднимая пыль, двинулись в сторону левого фланга.
Эх, если бы была налажена на участке нормальная связь! Достаточно бы было связаться с пограничным постом «Вишхорв», где в прекрасно оборудованном ротном опорном пункте несла службу отлично обученная, вооруженная и готовая к бою (а вы посидите больше двух месяцев в окопах!) стрелковая рота. Но связь осуществлялась, как тогда говорили, «по ноликам», то есть в каждое ровное время часа. И этого часа еще нужно было дождаться. Когда колонна проезжала «Вишхорв», то оценив обстановку, боевики вели себя очень вежливо, и Избанов, КАК ОБЫЧНО, переговорив с ними, пропустил дальше. Только-только те отъехали, как к капитану на огрмной скорости примчалась заставская «ГАЗ-66», за которой пылил ошский «ЗИЛ», что недавно привез на заставу дрова. Загружены мащины были личным составом казахстанского взвода и десятком русских солдат с заставы. С ними были лейтенанты Селюк, Дмитришен, старшие лейтенанты Федоров и Нежданов.
-Аскар, бородатые давно проехали? – выкрикнул Костя,
-Да только что, я еще даже уйти не успел! – сказал удивленно ротный,
-Поднимай людей, мочить их будем! – выкрикнул Костя, и скомандовал водителю, -Абдулло (а кто же еще?), вперед! – машины сорвались с места. Избанов же, пусть ничего и не понял, но все же поднял по тревоге два взвода.
Как же получилось, что офицеры заставы подняли личный состав по тревоге, и кинулись в погоню, несмотря на то, что уже начиналось смеркаться? Уж явно не по команде кого бы то ни было! Тем более, если учесть нашу связь, та скорость принятия решения, обычно требующего всяких согласований, это так оперативно было и не возможно? А ответ прост.
Нужно ли говорить, что после того не очень-то и заслуженного позора, что вывалили на Безвесельного, состояние у Игоря и Кости, после того, как боевики покинули заставу, было ужасным? Что ждет впереди? Увольнение из войск? Да и хрен бы с ним, не пропадут, но вот чистое имя, что потом будут трепать в войсках много лет, было жаль. Было у офицеров, что выбрали эту профессию еще при СССР, понятие офицерской чести не пустым звуком, и именно поэтому парни решили, что если их и уволят, то лучше уж за самовольный бой, чем за трусость. Безвесельный сам рвался в бой, но Костя дольше служил в Таджикистане, был опытнее, а на заставе кому-то нужно оставаться? Вот и остался ВРИО начальника заставы. А какой брать личный состав в бой определили сразу; прекрасно зарекомендовавших себя казахов, и проверенных русских парней с заставы. Офицеры Казбата выехали оба, оставив на ПБО пять человек во главе с заместителем командира взвода, отличнейшим сержантом Ракибаевым. Собрался с ними и врач батальона, старший лейтенант Хакимов, но в результате случайного выстрела, допущенного кем-то из солдат заставы, случился рикошет, и пуля вошла доктору в мягкие ткани спины. Из-за этого нелепого ранения он остался на заставе.
Загрузив в ошский «ЗИЛ» боеприпасы и часть личного состава, остальные бойцы разместились в заставской «ГАЗ-66», и ударили по газам, в погоню. Немного спустя, к заставе подошла колонна с комендатуры, состоящая из заставы дальневосточной мангруппы, во главе с комендантом, майором Михеевым. Рядом с ним сидел и командир «ванчских» боевиков Мухамади, которого прихватили для переговоров с отморозками Хакима. Анатолий Дмитрич, уточнив обстановку, понял, что времени для принятия решения, как и возможности его обдумывать, у него нет; нужно было спасать лейтенантов, а поэтому только скомандовал:
-Вперед! – и колонна пограничной комендатуры рванула в погоню.
Быстро наступающие сумерки пусть осложняли ситуацию, но выбора пограничникам уже не было; механизм был запущен.
Боевикам же далеко от поста «Вишхарв» уйти не удалось. Доехав до Висхарвского ущелья, они, очевидно, о чем-то какое-то время их командиры вели разговоры с бандитами Джумы, а дальше у них на пути был мост, который был весьма и весьма узкий, и преодолевать его нужно было осторожно. Но не успели они еще и двинуться вперед, как подъехали пограничники, и Константин Селюк потребовал от боевиков прекратить движение. Личный состав тем временем, разделившись на две группы, начал изготавливаться к бою. Часть под командованием Селюка и Дмитришена, прямо у дороги, а половина личного состава под руководством старших лейтенантов Федорова и Нежданова, рванула наверх, на ближайшие сопки; принцип «кто выше – тот и прав» всегда верен в ходе войны в горах, а этому постулату их учили постоянно. Не знали тогда еще бойцы Курчумского взвода, что на этой сопке были позиции бандита Джумы.
От боевиков в хвост колонны вышел «черный араб», и заговорил:
-Стойте, давай переговоры!
-Переговоры кончились! – отрезал Селюк,
-Так что, война? – поинтересовался наемник,
-Война. – твердо сказал лейтенант,
-У нас гражданские, можно им выйти? – продолжал тянуть время «черная рука»,
-Пусть выходят, - ответил Константин. Чувствовал, что в этом какой-то подвох, но не мог же нормальный русский офицер не дать возможности уйти от бойни мирным гражданам?
В это время на сопке раздались выстрелы, но в сторону дороги никто не стелял. А со стороны боевиков появилась толпа, где женщины шли вперемешку с вооруженными бородатыми мужиками, и Селюк понял, что пропускать их нельзя, заявив арабу, чтобы те остановились. Араб, развернувшись, пошел прочь, а со стороны боевиков в направлении пограничников раздалась очередь. Тут наступающие сумерки разорвал выстрел РПГ; это с сопки кто-то выстрелил по колонне. Следом раздался еще один выстрел РПГ, и в начале колонны загорелась одна из автомашин.
Как было установлено в последствии, штурмовавшие сопку бойцы выскочили прямо на позиции не ожидающих такого боевиков Джумы. Первыми глаза в глаза с «бородатыми» оказались рядовой Кулемин и сержант Ахметов. Кулемин, будучи от природы очень сильным, вступил в рукопашную, не дав опомниться, выхватил у боевика ПК, и обратил того в бегство. Худенький, но верткий и ловкий Ахметов, в упор застрелил одного боевика, и позиция была занята. Вскоре на сопку забежали и остальные бойцы группы Федорова, а бандиты Джумы, покинув позиции, просто сбежали. Алексей Федоров увидел, что одна из машин боевиков (как выяснилось, в ней находился Хаким) преодолела мост и быстро набирая скорость, скрылась, а следом же на мост заехала еще одна машина.
-Ольжибаев, огонь! – скомандовал Федоров гранатометчику, и представитель пограничной комендатуры «Алексеевка» рядовой Ольжибаев, по кличке «Веселый», выстрелил. Промах, граната ушла выше! Боец взял поправку, и второй гранатой поджег «ЗИЛ»! Внизу тоже завязался бой.
С верхних позиций наносить огневое поражение противнику было удобно, но очень уж быстро закончился носимый боезапас. Подносчики боеприпасов вернулись ни с чем; ошский водитель, услышав выстрелы, развернулся и умчался обратно, увезя с собой и боеприпасы. За ним следом погнал и заставской водитель Абдулло, чем ни мало удивил Селюка, хотя и не надолго. Этот немолодой вольнонаемный таджик подъехал к бойцам Избанова, что броском в пешем порядке выдвигались к ущелью, а убедившись, что им осталось недалеко, домчал до поста, где загрузившись боеприпасами, и еще двумя отделениями личного состава, вернулся обратно к ущелью.
Здесь полным ходом шел огневой бой. С верхних позиций их поддерживали лишь гранатомет, так как Ольжибаев нашел «духовские» выстрелы и вел огонь по машинам, и ПК; тоже использовались трофейные ленты. Внизу же младший сержант Батырканов увидел, что часть боевиков движется по склону сопки, пытаясь выйти к позиции пограничников, и открыл по ним огонь, уничтожив «духа», что шел первым. Его огонь стал и целеуказанием для остальных; часть огневых средств перенесла свой огонь, уничтожив группу. Батырканов занимал позицию за огромным каменным «отбойником», которые были на дороге со стороны реки, что его прекрасно защищал. Но решил сержант выстрелить из «подствольника», а выбрав цель, поднялся на секунду. Этого хватило; пуля вошла парню в бедро. Его крики услышали товарищи. Селюк попросил прикрыть его, и рванул на выручку бойцу. Забросив Батырканова себе на спину, несмотя на огромную тяжесть, рванул обратно, и вынес бойца! Только сержант уже был мертв; кровь из поврежденной бедренной артерии покинула тело за несколько минут. Х/б «песчанка», что Селюку два дня назад подарили мои пехотинцы, была насквозь пропитана кровью солдата.
Уже подошли на выручку пехотинцы Аскара Избанова, по которым неожиданно с дальней сопки стал вести огонь какой-то пулемет. Сосредоточенным огнем по команде ротного, его уничтожили. Со стороны колонны, подняв руки, бежали какие-то люди. Бойцы, решив, что это сдающиеся «духи», и разозленные смертью товарища, начали их бить, пока не выяснили, что это какие-то пленные, которых боевики возили с собой уже третий месяц. Тогда их загнали в кювет, к урезу Пянджа, приставив охрану. Выделялся из них немолодой русский мужик, который не стесняясь, плакал. Этот бой уже практически закончился. И хотя стемнело, но горевшие автомашины ярко освещали все вокруг. Оттуда уже почти не стреляли. Но подошел резерв комендатуры, и сходу развернувшись, воины открыли огонь из всех видов оружия по горящим автомашинам. Стало ясно; разгром состоялся. Здесь уже совсем нелепую контузию получил командир взвода Виктор Дмитришен; он попал под кумулятивную струю огнемета «Шмель», оказавшись за спиной гранатометчика.
Анатолий Дмитриевич Михеев, разобравшись в ситуации, рассредоточил личный состав, что прибыл с ним, и приказал бойцам с заставы и казахстанского взвода сдать позиции сменщикам, а самим собраться внизу. Комендант привлек один стрелковый взвод от моего батальона, личный состав мангруппы и организовал охрану ущелья. Впереди была ночь, и преследовать боевиков, отступивших с поля боя, было невозможно, нужно был ждать утра. Вскоре личный состав заставы и Курчумского взвода комендант отправил на «Кеврон», куда те вскоре и прибыли, привезя погибшего товарища и пленных, что оказались «мортовцами» (МО РТ, Министерство обороны Республики Таджикистан), что сдались в плен боевикам где-то за Памиром, еще в начале июля. Несколько человек из них были ранены, один вскоре скончался. Было это уже ночью, а утром погибших в сопровождении старшего лейтенанта Хакимова в Калай-Хумб.
Вот так выглядели события. Я не претендую на то, что передал все идеально точно. Сам я на месте событий не был, а если бы и даже был, то не мог бы оказаться во всех местах, где осуществлялись действия, одновременно. Значит, не исключено, что какие-то детали переданы неточно. Но суть событий я, считаю, передал, а если кто-то уточнит, или дополнит – скажу спасибо.
Отважная глупость комбата.
От Хумба до Кеврона путь недолгий, и уже вскоре мы заехали на заставу. Селюк с Безвесельным доложили мне, что на ущелье сейчас находятся мои бойцы от стрелковой роты, и бойцы дальневосточной мангруппы, но самое главное – туда проехал Леша Горбатый, на «УАЗ-452», и с комендатуры дали команду пропустить его беспрепятственно! Нужно ли говорить, что лейтенанты, особенно разгоряченный недавним боем и почувствовавший в этом бою успех, Селюк, были разозлены этим фактом до крайности. Офицеры жаждали мести за то унижение, что от Горбатого пережил Безвесельный, и понять их было можно. Не успел я переварить эту информацию, как прозвучал доклад; «УАЗ» Леши едет обратно!
-Что делать, тащ майор?! – в два голоса спросили у меня офицеры, и уперлись в меня взглядами людей, что уже многое-многое пережили.
Что делать? По идее, нужно заявить, что «пусть едет, не наше дело!». Это было верно и правильно с позиции старшего офицера, отвечающего за подчиненных; от службы не отказывайся – на службу не напрашивайся, это если «по Пушкину», а по нашей же жизни, не ведомой классикам, этот же афоризм звучал грубее; сиди на ж…е ровно! Но так я не сделал; это уж больно претило моим тогдашним убеждениям! Да и как я взгляну потом в глаза этим лейтенантам, как буду командовать своими бойцами?
-Застава, к бою! Всем находиться за дувалом, на дорогу не выходить! Если кто дернется – мочите всех на…! Селюк, командуй! - скомандовал я, и вышел на дорогу, успев еще рявкнуть на попытавшегося выйти со мной Безвесельного:
-Сидеть, б…!!!!!!
А то натворит еще беды, зол же парень, и перед ним сейчас предстанет тот, кто его унизил. То, что нельзя просто так взять и расстрелять «таблетку» с боевиками, я понимал прекрасно. В результате таких действий нахождение пограничников в ГБАО могло стать вообще невозможным.
Несмотря на бессонную ночь, чувствовал я себя бодро, и без тени страха стоя на дороге, ждал, когда «УАЗ-санитарка» поравняется со мной. При приближении, я вскинул свой АКС, и махнул стволом: «Стой!» Остановились, и в открытое окно небрежно, не обращаясь ко мне конкретно:
-Э, нам Комаров разрешил!
-Обратно возвращаться вам никто не разрешал. Вот свяжемся, получим команду – поедете! – мягко, даже скорее с издевательской насмешкой, заявил я.
Боевики о чем-то возбужденно заговорили, послышалось лязганье затворов оружия, открылась дверь, и один уже собрался выйти наружу.
-Сидеть!
-Да я только… - продолжая медленно опускать ногу на землю, и заворожено глядя на мой снятый с предохранителя автомат, пытается сказать боевик. Резко передергиваю затвор, из уже «заряженного» ствола вылетает на свободу патрон, и звонко отскочив от дороги, улетает в сторону, и рявкаю:
-Сидеть! Дверь закрой, положу здесь!
Бородатый, замерев, сталкивается с моим взглядом, глаза в глаза. Молчаливая дуэль длится пару секунд, не больше, и «бородатый» неуклюже заваливается обратно в машину.
-Дверь! – уже спокойно напоминаю я. Моментально закрыли; вот так, и не иначе. И не оборачиваясь, командую за спину:
-Доложи на комендатуру, здесь едет, э… как тебя?
-Скажи, Леша, Леша! – сверкая ненавистью (видел же меня в отряде, понимает, что не могу я его не знать) отвечает главный памирский наркобарон,
-Едет какой-то Леша, пропускать?
-Есть! – отвечает кто-то, кажется, Селюк.
Время начинает тянуться медленно, мне становится просто скучно, хотя понимаю, что боевикам в тесном «УАЗе» еще скучнее. Подмывает что-нибудь сказать, но понимаю, что нельзя; много чести! Не выдерживает Леха:
- Ну ничего, подожди, скоро я вот так буду стоять, как ты сейчас! Это я тебе обещаю, ты мой кровник!
-Ох, хоть бы что новенького, одно и тоже! – ни к кому не обращаясь, под нос себе, но чтобы было слышно, бурчу я,
-Будет, будет! – мечтает в слух грозно-комичный Аембеков Абдуламон, и продолжает вслух придумывать кары для моей персоны.
Мне вначале-то на эмоциях не было страшно, а сейчас тем более; если сразу не пострелялись, то уже не выстрелим. Чего опасаться? Правда, стоять неохота, но чем дольше простоим, тем больше почувствуют себя наши «заклятые друзья» в шкуре лейтенанта Безвесельного и солдат заставы «Кеврон», в которой те были несколько дней назад. Но вот слышу из-за дувала:
-Тащ майор! Комендант разрешил проезд!
-Езжайте, счастливого пути! - бросаю я боевикам, и не ставя АКС на предохранитель, поднимаю ствол вверх,
-Ну, ладно, мы еще встретимся! – цедит Леха,
-Не сомневаюсь! – отвечаю я, и «таблетка», сорвавшись с места, уносится прочь от «Кеврона»; заставы триумфа и позора самого колоритного Хорогского лидера.
Разряжаю автомат, перемахиваю через дувал, все. Глупый спектакль, на который командир отдельного батальона не имел права, но который не поставить советский офицер майор Володин не мог, окончен.
-Начальники, поесть-то есть что? Жрать охота – сил нет! – спрашиваю у лейтенантов, и замечаю, что за дувалом к бою изготовились не только бойцы заставы, но и пара отделений воинов Курчумского взвода. Они, оказывается, стремглав примчались с ПБО; прикрыть комбата.
Сейчас я не знаю, стоило ли мне так поступать, правильно ли это было? Тогда у меня сомнений не было. В результате этого поступка мне удалось значительно снизить накал страстей, что бушевал в душах офицеров и личного состава, которые находились в то время на заставе «Кеврон», не формально, а фактически очень твердо взять в руки управление этим полу мятежным гарнизоном, сразу же добившись безоговорочного авторитета. Мне еще полтора суток придется руководить ими, почти забыв про остальные подразделения, и считаю, это удалось. В общем, мои действия дали положительный результат; какой «могли бы дать» - обсуждать не стоит, дело неблагодарное. Так что, описал я, как это было, а вы уж судите.

Володин добавил(а) 30.03.2013 в 08:30
16. Обострение обстановки на участке Калай-Хумба.
В этот раз в отряде я побыл совсем недолго, так как на «Кевроне» произошло «ЧП»; пусть кратковременно, чисто символически, но в плену оказались ВРИО начальника заставы лейтенант Безвесельный, и мой командир взвода Виктор Дмитришен. «Захватил» их, загнав в пустой бассейн заставы, не кто иной, как Аембеков Абдуламон, известный всему ГБОА, как Леша Горбатый. А дело обстояло так.
В кишлаке Калай-Хумб силы оппозиции проводили какое-то свое собрание, для чего туда и стали съезжаться все многочисленные лидеры, сопровождаемые своими «войсками». Конечно, не могло такое событие обойтись и без Леши. Причем, перед поездкой он не поленился придти в отряд, поставить в известность командование о времени своего движения, и о составе своего отряда. А вот дальше и началось.
Командование отряда, любезно приняв к сведению информацию, заверило Горбатого, что он может спокойно ехать, и это, в принципе, было и логично. Но следом на все пограничные заставы и пограничные посты поступила команда, чтобы колонну Горбатого «остановили, опросили, куда и зачем едет, какой состав, и при необходимости досмотрели». Как можно было силами тогдашней пограничной заставы досмотреть десятка четыре неплохо вооруженных боевиков – не уточнялось. На первых двух-трех заставах нервный и импульсивный Абдуламон как-то еще терпел, а вот дальше начал буянить. При всем при том он кричал поначалу вполне разумные вещи, типа: «Я все решил в отряде, согласовал! Передайте дальше, чтобы меня не задерживали!» - но на следующем посту все повторялось сначала. Когда колонна боевиков сталкивалась с приличной силой, то Горбатый пусть и скрипел зубами, но вел себя мирно. Так было на посту «Хумраги», где зарылась в землю мангруппа под командованием майора Нурулина, и на посту «Вишхорв», где в окопах полного профиля окопалась стрелковая рота капитана Избанова. Оставалось-то до Калай-Хумба чуть-чуть, и все! Но вот на «Кевроне» нервы Горбатого уже и не выдержали. Там его опрашивать и досматривать вышел молодой мальчишка-лейтенант, да еще и в сопровождении нескольких солдат-таджиков. А дорогу его колонне перегородил старый, служивший еще на «афганской» войне «БТР-60 ПБ». Довершала картину толпа любопытных солдат, что через дувал заставы пялились во все глаза, будто на экзотическое животное, на знаменитого Лешу Горбатого. А он же, маленького роста, с горбом, в почти детском «камуфляже», с маленьким пистолетом-пулеметом «Берета», выглядел явно не очень-то грозно, а скорее комично. Зато его бойцы выглядели по-другому; все, как один, рослые, бородатые, вооружены не старыми «АКМами», как большинство других воинов Ислама, а новыми «АК-74», каждый еще и с «подствольником» «ГП-25». И вот, Горбатый скомандовал что-то на своем языке, и вскоре уже бойцы заставы, что толпились на территории, были, как бараны, загнаны в пустой бассейн боевиками Лешы. Под эту раздачу попал и командир взвода моих «казахов» Виктор Дмитришен, что приперся на заставу с поста боевого охранения чисто движимый любопытством «посмотреть на Леху». Вот и посмотрел!
А одиозный главарь Хорогской оппозиции, отобрав у солдат-таджиков оружие, заявил, что «захватил заставу», и потребовал, чтобы ему открыли дорогу. Игорь Безвесельный, растерявшись окончательно, сразу же сказал (а что еще он уже мог сделать?), что сейчас откроют, приказав водителю убрать «БТР» с дороги. Но древняя техника не желала заводиться, и Горбатый психовал все больше и больше, начав обещать «всем отрезать головы». Солдаты-таджики уже просто скулили от ужаса, да и остальные были не в лучшем состоянии, когда водиле все же удалось сдвинуть старое железо с места, открыв дорогу. Тут же машины боевиков тронулись в путь, а сидевшим в бассейне воинам кто-то с «бородатых» милостиво бросил:
-Живите, - и следом им на головы полетело их оружие; скандалить с командованием отряда «-за стволов» Леха не собирался, ему и своих хватало.
Нужно ли передавать, какие чувства одолевали лейтенанта? Он еще не знал тогда, что оказывается, это не предел, так как еще хуже станет молодому парню от общения со своими командирами, которые будут срывать на нем зло за этот общий позор, в котором, если уж разобраться, виновны они были, на мой взгляд, намного больше лейтенанта.
Колонна боевиков же еще раз была вскоре остановлена на Джавайском ущелье, после боя был выставлен временный пост. Службу на нем по очереди несли бойцы от комендатуры, или от заставы «Кеврон». В тот день на посту служил сборный наряд от заставы; лейтенант Костя Селюк, старший лейтенант Леша Федоров, и личный состав; половина – русскоязычные солдаты с заставы, и половина – бойцы с казахстанского батальона. Позиции поста были расположены грамотно, вооружение достаточно мощное, в том числе много огнеметов «Шмель» и гранатометов «Муха», да и воины рассредоточены и готовы к бою. Если бы была на участке отряда налажена нормальная связь, то вряд ли после того, что сделал на заставе, Абдуламон бы добрался до Калай-Хумба; уже год служивший в Таджикистане лейтенант Селюк его бы просто сжег. Но Костя ничего не знал, и выполнив указание командования отряда «опросить, досмотреть», не встретив сопротивления боевиков, пропустил колонну Леши дальше, подарив тому, как оказалось, еще месяца три жизни. А вскоре началось…
Безвесельного вызвали на комендатуру, где на него орали заслуженные и вполне нормальные офицеры, в частности и заместитель командира майор Игорь Владимирович Комаров, что замещал на Хумбе находящегося в госпитале коменданта:
-Да лучше бы ты застрелился, или взорвался! Ты нас всех опозорил! Тебя нужно под трибунал отдать! – дальше в таком же духе. Нужно ли говорить, что Игорь Безвесельный вообще упал духом, и единственный, кто его пытался поддержать, был Костя Селюк.
О Дмитришене речи не было, а то, что Виктор стал участником событий, я узнал от кого-то из своих офицеров, и сразу же вылетел на Хумб. Прибыв на комендатуру, первым встретил Костю Селюка, который буйствовал:
-Товарищ майор! Они что, совсем сдурели? Заявляют Игорю, что лучше бы он взорвался? Когда они мне это сказали, то я ответил, что да! Был бы тогда еще один Герой Российской федерации!
Я не стал вести дискуссию на эту тему ни с Костей, ни с Комаровым, а просто выехал на «Кеврон», где спокойно разобрался в ситуации. Для начала я дал хороших… Дмитришену, объяснив, что он не в цирке, и его дело командовать постом, а не ходить «смотреть Горбатого». После же половину дня занимался на ПБО со взводом и Безвесельным, выбрав то место, где нужно блокировать дорогу, если вновь поступит команда кого-нибудь «остановить и досмотреть». Делать также, как недавно, было на мой взгляд, недопустимо, и действия, что предпринимали офицеры заставы, не выдерживали никакой критики. Дело в том, что казахстанскому взводу на ПБО на усиление было придано мощнейшее оружие, ЗУ-23. Это зенитная автоматическая пушка с двумя стволами и снарядами 23мм. Если колонна останавливалась и блокировалась у заставы, то ни зенитка, ни весьма не слабое вооружение взвода, оказать огневую поддержку не могли, так как здания, дувал заставы оказывались как раз между колонной, и ПБО, закрыв намертво сектор обстрела. Да еще и сразу за дорогой, практически напротив заставы были и домишки кишлака. А вот если взять чуть-чуть в сторону левого фланга, то картина уже была другой! Застава оставалась в стороне, правее, а «нитка» колонны была бы выстроена, словно в тире; бей не хочу, к тому же из всех видов оружия. При этом в сектор обстрела ни ПБО, ни заставы, не попадал бы кишлак Кеврон, соответственно возможности ведения огневого боя с нашей стороны были бы не ограничены. Исходя из этих факторов, я работал с офицерами и личным составом заставы и взвода.
Вроде бы позанимались достаточно, вроде бы все поняли, но как выяснилось вскоре, этого оказалось мало.
Все же я был не командиром взвода, и на взводном ПБО находиться долго не мог, и поэтому опять выехал на Калай-Хумб, где обстановка была очень напряженной. Кишлак буквально кишел боевиками, комендатура была плотно ими окружена, хотя наши выезды и возвращения в гарнизон никто не блокировал. По прибытию на комендатуру я узнал, что снова идет колонна на правый фланг. Особой надобности мне ехать не было, но я решил не упустить возможность еще раз проскочить, пусть и «на галопе», по своим постам. Из докладов подчиненных я знал, что это мобилизует личный состав, и всегда был рад побывать на границе.
Вышли в колонну мы, как обычно, с утра пораньше. Личный состав для сопровождения был назначен от мангруппы, с нами было два «БТР-80», и конечно, автомашины. Очень уж не понравилось мне в районе кишлака Подкуноб. Дойдя до поста боевиков, мы остановились, и бородатые, направив на нас стволы, объявили:
-Ждите командира!
Особенно меня лично бесил, но и смешил «духовский» гранатометчик, который с расстояния пяти метров, направил на нас гранатомет «РПГ-7» с заряженным выстрелом. Так сделать мог только полный дебил, так как граната, если бы он выстрелил, не успела бы встать на боевой взвод, и от «брони» отлетела бы обратно, а взорвалась бы уже на «самоликвидаторе». Правда, «гранатометчику» это бы уже не повредило; тарель гранатомета практически упиралась в стенку, и его бы уже размазало от отраженной кумулятивной струи. Как же мне было до жути противно, что такие вот «вояки» еще и смеют вставать на нашем пути, а мы, повинуясь приказам, ждем их «командира». И вот он появился; толстый. В голубом шелковом халате, с холеной бородой. Судя по всему, это был араб-наемник, так как он почти не говорил по-русски, так как что-то буркнул одному из воинов, а тот уже спросил у старшего колонны:
-Что везете?
-Да так, ничего! Сгущенка-мущенка! – немного ерничая, вступил в разговор с «духом» кто-то из офицеров, а «командир» же, на сильно ломаном языке, поглаживая бороду и снисходительно улыбаясь, сказал:
О! Сгюшонка давай!!! – после чего, не дожидаясь реакции, милостиво махнул рукой, давая понять; проезжайте, хрен с вами! И повернувшись к нам жирным задом, пошел обратно в домик, где когда-то была дача какого-то органа власти. В будущем на этом месте будет пограничный пост от Казбата, но тогда это еще мы и не могли предположить; мы еще боролись за «место под солнцем», только возвращая себе, право охранять границу, которая была более ста лет полита кровью и потом наших предков; русских военных.
Едва прошли заставу «Егид», как колонна была обстреляна со стороны Афганистана. Огрызаясь из КПВТ и остальных стволов, проскочили. Взбесили солдаты-таджики, которые не только не выполнили команду «К бою» и не открыли огонь, но даже не пытались спасти свои жизни, продолжив сидеть в кузовах «ЗИЛов», лишь вжимая головы в плечи. Доехав до заставы «Нульванд», связались с комендатурой и отрядом, доложив обстановку, дальше получили команду не двигаться. Вскоре послышались шумы винтов; это авиация пошла следом по нашему маршруту. Им бы совместно с нами идти, сопровождать… но мало тогда еще было боевых вертолетов, да и керосину не хватало. Тем не менее, «вертушки» отработали по каким-то целям, а вскоре по территории Афганистана, приблизительно по тому месту, откуда нас обстреляли, ударили и «стодвадцатники», как бы давая понять, что стрелять бы по нам не следовало. Урона противнику, правда, такой огонь, как правило, не приносил, и я лично, сторонником его не был. Тем не менее, этого, так называемого, «беспокоящего» огня применяли тогда немало. Просидев на заставе до вечера, получили команду остаться на ночлег, а с утра же двигаться обратно, на «Рогак» не ехать. Это очень уж ломало мои планы; мне на «Рогак» нужно было край, чтобы забрать оттуда двух своих воинов в санчасть комендатуры, и еще зачем-то возможно, не помню. Я связался с Комаровым по радио, и получил «добро» сгонять до первой заставы; туда и обратно, засветло. Оседлав « БТР», и прихватив в «ЗИЛ» в сопровождение своих бойцов с Маканчинского взвода (с ними я себя как-то увереннее чувствовал, чем с таджиками-«срочниками»), вышел в путь, предварительно связавшись с заставой. Дошел без приключений, а вскоре и вернулся, решив необходимые вопросы. Ночевать на «Нульванде» я собирался на ПБО, но меня убедили остаться на заставе; утром обратно пойдем рано, и спускаться вниз с поста пришлось бы мне впотьмах.
Обратно колонна шла долго, пару раз ломался один из «ЗИЛов», но на Подкунобе вчерашний сценарий не повторился. Когда нас остановили, и «бородатые» стали направлять на нас оружие, то мы тоже скомандовали бойцам «к бою», и изготовились в ответ. Правда, оружие подняли лишь офицеры, контрактники и три моих бойца-казаха, что ехали с первой и второй заставы в санчасть, на комендатуру. Таджики же, опустив головы и оружие, сидели; в тот период они еще не готовы были воевать «со своими». Тем не менее, увидев направленные на них стволы, боевики занервничали, начав орать:
-Э, б…! Убери автомат!
-Сам убирай, б.., вояка! – выкрикнул и кто-то из нас.
Видно, не очень-то захотели воины Ислама испытывать судьбу; нам открыли путь практически сразу, «не дожидаясь командира», и не интересуясь сгущенкой.
А вообще чувство было гадливое; меня очень унижало такое отношение с «духами», хотя я и понимал, что ГБАО – это не остальной Таджикистан, и что здесь другие взаимоотношения с местными органами власти, что лучше соседствуют с лидерами оппозиции, чем с официальной властью из Душанбе. Это понимание, тем не менее, не давало мне ответ на вопрос, почему целая коалиция стран, во главе с Россией, не может поставить своих воинов на такой уровень, чтобы всякие бандюганы, в том числе и наемники, находящиеся в международном розыске, не вели себя так вызывающе, с позиции силы? Меня часто посещало ощущение собственного бессилия, и даже отчаяния. Почему я, командир, у которого в подчинении полтысячи до зубов вооруженных и готовых воевать воинов, должен спокойно смотреть на то, как какой-то другой «командир» в шелковом халате с холеной бородой «дает добро» куда-либо мне ехать, хотя мне раздолбить его «вооруженные силы» труда не составляет?
Этими мыслями я делился с сослуживцами, а в ответ слышал, что ну ее, эту войну! Наша главная задача – привезти домой наших подчиненных живыми и желательно, здоровыми. Я вроде соглашался, с этой позицией, но честно сказать, не очень искренне. Ну не понимал я, зачем тогда нужно было сюда вообще ехать? Остались бы дома, и не было бы надобности в решении этой задачи? В общем, внешне я казался вполне уверенным в себе, все понимающим командиром, а в душе запутался окончательно в этих кровавых политических играх, невольным свидетелем, а позже и участником которых пришлось стать, начиная с конца восьмидесятых годов.
Прибыв на комендатуру, я собирался по возможности выехать на пост «Вишхарв», где находиться до момента, когда у боевиков закончится их сбор на Калай-Хумбе, а уже после выбираться в Хорог, но в дело вмешался случай; мне срочно потребовалось связаться с управлением в Алма-Ате, а это было возможно лишь из Хорога. Здесь мне подвернулся попутный «МИ-8», что шел в Хорог из Душанбе, и я вылетел в отряд, было двадцать шестое сентября 1994-го года.
По прибытию в отряд я разобрался с необходимыми вопросами, и отправился в штаб-квартиру; дело в том, что меня уже пару дней одолели рези в желудке, сопровождающиеся всеми положенными симптомами. Врач батальона старший лейтенант Хакимов находился на участке, в районе поста «Вишхорв», но санчасть отряда располагалась прямо за домом, где мы проживали, и все медработники были мне хорошо знакомы, а поэтому и без проблем оказали мне помощь, напичкав какими-то препаратами, и сообщив, что «вообще-то меня бы нужно отправить в госпиталь». Не знаю, то ли процедуры подействовали, то ли мой желудок испугался госпиталя, но назавтра боли успокоились, и к вечеру я уже даже поужинал.
Все мои подчиненные, кроме помощника начальника штаба прапорщика Саши Малахова и начальника продовольственно-вещевой службы, а фактически полноценного начальника тыла старшего прапорщика Огарышева были на границе. В квартире, хорошо зная свои дела, хозяйничали наши бойцы; худой и подвижный Коля Мищенко, и мощный спокойный Валера Рябов, и все было достаточно спокойно. К ночи, как обычно, когда я находился в Хороге, пошел к оперативному дежурному, и связался почти со всеми заставами, где находились мои посты; уточнил обстановку, а после позвонил в Алма-Ату, откуда мне поступила команда подготовить свои предложения по замене подразделений. Служить нам оставалось здесь в районе месяца, но в Казахстане нам уже готовили замену.
С утра, двадцать восьмого сентября, я позвонил в Алма-Ату, связавшись с Николаем Николаевичем Шубаревым, и сообщил, что предложения по замене выдать не могу. Вскоре на базе пограничной комендатуры «Калай-Хумб» должен образоваться пограничный отряд, и вряд ли целесообразно использовать батальон на участке двух отрядов? Так что, данный вопрос нужно решать не на моем уровне, и не на уровне начальника пограничного отряда. Николай Николаевич ответил:
-Алексей, я сейчас приглашу Бузубаева, доложи это ему. Да, и не забудь поздравить его с присвоением генеральского звания!
Новость для меня была приятной; все же первый раз под командованием Токтасына Искаковича я оказался еще в мае 1985-го года, когда он прибыл в наш Мургабский отряд на должность начальника штаба! По разному многие сослуживцы относились к службе под его началом, что уж греха таить? Я все время был из тех, кто относился к совместной нашей службе хорошо, так что радость была неподдельной, и я искренне его поздравил с получением «лампасов», прежде чем обрисовал ситуацию о проведении возможной замены. Бузубаев, выслушав меня, тем не менее, поставил задачу выяснить данный вопрос у полковника Нероева, так как его ОВО будут подчинены и Хорогский, и новый, Калай-Хумбский отряды. Ну, что было делать? Ответил «есть» и пошел выяснять.
Сергей Владимирович Нероев, узнав о сути вопроса, спросил меня:
-А ты бы как хотел?
-Ну, здесь две стороны, - ответил я, -если что бы я хотел, с позиции комбата, коим уже не буду больше (ох, не знал, что вру!), то лучше бы на участке Хорога батальон расположить, а если в плане осуществления замен, исходя из удобства работы авиации, да и стоимости замены, то конечно, лучше на Хумбе. Там, правда, для размещения управления батальона условий никаких, но на три месяца не страшно, можно и потерпеть, - доложил я свои соображения.
Нероев, выслушав меня, сказал:
-Хорошо, я приму во внимание твое мнение. Но решение по батальону будем принимать не мы, надеюсь, понимаешь?
-Так точно! И наши предложения кто-то другой выдаст за свою работу мозга! – смеясь, закончил я,
-И-ди ты! – шутливо рыкнул на меня Сергей Владимирович, - лучше уж так, а то еще и не то решат!
-Так точно! – снова ответил я, после чего мы переговорили еще по каким-то не значащим вопросам, и я вышел. Мне по прежнему, приятно было общаться с Сергеем Владимировичем, хотя посмледнее время это случалось нечасто. Как он стал начальником ОВО, то круг вопросов, что я решал, его касался не часто. Мой уровень позволял решить вопросы с начальником отряда, Сергеем Владимировичем Алейниковым, что в общем, я успешно и делал.
Ближе к вечеру образовался какой-то вакуум; вдруг дела у меня закончились. И я впервые, оказавшись в состоянии покоя, подвел итог своей деятельности в должности командира батальона в этой смене.
Сравнить мое руководство сейчас, и в прошлой смене было несложно, так как различия были огромны. В отличии от прошлого, этот мой батальон функционировал более отлажено. Все пограничные посты были подготовлены к боевым действиям, относительно обучены, обеспечены необходимыми материальными средствами, на приемлемом уровне находилась и воинская дисциплина. Да что там на приемлемом, о таком уровне дисциплины не могла мечтать ни одна войсковая часть, что находилась на Родине!
Теперь о недостатках; из-за больших расстояний между пограничными постами, выставленными от частей пограничных войск, и из-за их большой удаленности от нашего штаба, недостаточно оперативно осуществляется управление этими подразделениями. Не сумел я и наладить правильную работу ротных командиров пограничных подразделений. Из-за особенностей дислокации получилось, что у старшего лейтенанта Крылкова в подчинении оказалось не три, а четыре взвода, а у Галямова – два. Просто Галямов не имел возможности свободно перемещаться до заставы «Кеврон», где должен бы быть его четвертый взвод, а мог только работать на участке Зайсанского и Панфиловского взводов, что располагались на заставах «Ванч» и «Даштак».
Еще, конечно, видел массу недоработок со стороны Главного управления пограничных войск Республики Казахстан, записывал их, докладывал, но понимал, что вряд ли их кто и когда воспримет всерьез, этот вывод основывался чисто на моем жизненном опыте.
День сменился вечером, и вскоре я пошел в штаб-квартиру, намереваясь поужинать, но это мне не удалось; позвонил оперативный дежурный отряда, и доложил, что на Висхарвском ущелье идет бой, в котором принимают участие и мои бойцы. Конечно, я галопом полетел в штаб, к рации, а по пути решил, что в бою участвуют подразделения стрелковой роты капитана Избанова, что дислоцируется на пограничном посту «Вишхарв», но прибежав к оперативному, получил информацию, что в бою участвует резерв пограничной заставы «Кеврон» со взводом от моего батальона (что бы им там делать?), и больше информации никакой не было.
У рации в каморке БИПа собрались полковники Нероев, Алейников, нчальник разведотдела майор Джураев, я, и куча офицеров штаба отряда. С рацией, как и положено бы в этой ситуации «по старшинству», работал полковник Нероев, а мы же, столпившись, только слушали эфир. Правда, толку было мало; информация о причине боя была скудной, а о ходе боя – никакой. Мы только выяснили, что бой начался не с боевиками Джумы, что сидел на Висхарвском ущелье, а с какой-то колонной боевиков, что ехала с Калай-Хумба. В результате этой информации в голове не укладывалось, как резерв заставы и взвод Казбата оказались на ущелье, тем более, что их путь был мимо стрелковой роты, что находилась на Вишхарве?! Одни вопросы…
В начале двадцатого часа мы получили информацию, что бой продолжается, и в ходе его погиб один солдат с «Кеврона», кто и что за солдат – никто не знает. Улучшив момент, я попытался уточнить, не мой ли солдат, не с Курчумского ли взвода? Ответом мне от связиста с комендатуры было уверенное «нет», хотя на чем основывается уверенность, никто не знал. В районе двадцати трех часов нам доложили с комендатуры, что бой закончен, казахи с «Вишхарва» по команде коменданта одним взводом остаются охранять Висхарвское ущелье, а остальные выдвигаются на место. На заставу возвращается и резерв заставы со взводом Казбата. Получив эту информацию. Я опять настойчиво пытался выяснить, чей солдат погиб, не мой ли? Но опять услышал ответ, что «или с мангруппы, или с «Кеврона», точно не ваш!», и соответственно, успокоившись, и понимая, что возможности что-то выяснить сейчас у меня будет немного, решил я пойти отдохнуть. Тем более, время уже склонилось за полночь, и я решил, что придя сюда часа в четыре – полпятого, спокойно все узнаю. А что, потерь нет, а остальное – ерунда?
Не успел я заснуть, как меня поднял дежурный по штабу рядовой Мищенко, доложив, что меня спрашивает оперативный дежурный. Я взял трубку, и услышал то, что уже и не ожидал; в ходе боя погиб мой подчиненный, стрелок Курчумского взвода младший сержант Раджан Батырканов.
Придя в штаб совместно с прапорщиком Малаховым, я приказал ему подготовить мне данные на погибшего, а сам связался по радио с заставой «Кеврон». Со мной работал Костя Селюк, он и подтвердил весть, что уже передал оперативному. Дополнительно он сообщил, что перед началом боя легко ранен в спину (пуля застряла под кожей) врач батальона старший лейтенант Хакимов, контужен командир взвода Виктор Дмитришен, хотя опять же со слов Кости, чувствует себя он удовлетворительно. Еще Костя говорил, что они освободили каких-то пленных, но признаться, в чем здесь суть, ни я, ни кто другой не поняли.
Еще командование отряда, да и меня, интересовал вопрос, с кем же был бой? Как сообщил комендант майор Михеев, с каким-то Хакимом.
- А как же Джума? Он же сидел на Висхарвском ущелье? – интересовались все подряд, а Анатолий Дмитриевич сообщил:
- Джуму тоже попутно смели с ущелья!
Вот тебе и «грозный Джума»! В отряде только планировали ликвидацию банды Джумы, а его в итоге неполный взвод казахов, и десяток российских солдат, с двумя лейтенантами во главе, ликвидировали его попутно…
На месте в эту ночь был и командир, и полковник Нероев. Мы провели короткое совещание, на котором было решено, что завтра утром с отряда один «МИ-8», очень рано, уйдет на Душанбе, по пути забрав с Калай-Хумба нашего погибшего бойца. Сопровождать погибшего я принял решение отправить начальника тыла лейтенанта Хусаинова, и врача, старшего лейтенанта Хакимова, который был в данный момент на Калай-Хумбе, и сам был легко ранен. Ну, а сам же, как легко догадаться, этим же вертолетом собрался вылететь на Калай-Хумб; по моим убеждениям место мое в таком случае должно быть на «Кевроне».
Умышленно выдержав небольшую паузу, доложил информацию в Алма-Ату, так как знал, что оттуда будет шквал уточняющих звонков, а мне бы чуть-чуть отдохнуть; день-то впереди тяжелый! Следом связался с Михаилом Томилиным, что был где-то на посту, приказал прибыть в штаб и руководить на месте, в том числе и работать с Алма-Атой, готовить и представлять необходимые документы. Попутно и решил вопрос с транспортом, на котором начальник штаба пораньше сумеет прибыть в отряд, а сам снарядился в путь.
Пассажиром на «МИ-8» я был один, так что на «взлетку» прибыл совместно с экипажем, еще затемно, а с первыми лучами солнца мы уже взлетели. Только прошли «рушанские ворота», как механик, открыв дверь, пристегнувшись ремнями, подготовил к бою ПКС, и показал жестами, чтобы я изготовился к бою, открыв иллюминатор, что я и сделал. Однако пристегнут-то я не был, и вскоре понял, что стрельбу вести в таких условиях, не рискуя повредить вертолет, не могу. И правда, вскоре наша машина начала какой-то разворот, и я почувствовал, как мое тело хочет летать по салону. Какое уж здесь «к бою»! Едва успев забросить АКС за спину, хватаюсь за любой выступ, закрепляя свое присутствие в вертолете. А экипаж, и механик, тем временем ведут огонь по какой-то цели, правда, длится это очень не долго, вскоре стрельба прекращается, и машина выравнивается. А вот уже и аэропорт Калай-Хумба, и мы совершаем посадку. Облегченно вздохнув, спрашиваю, по кому стреляли? Механик что-то начинает говорить, но я не успеваю его выслушать; к вертолету уже несут двое носилок, накрытых простынями. Откидываю простынь с первых носилок; трупп какого-то парня-таджика. А вот на вторых – Батырканов, хотя его трудно узнать, лицо бледное до синевы. У носилок Леша Федоров и несколько бойцов взвода. Машинально целую Раджана Батырканова в лоб, и наблюдаю, как носилки исчезают в салоне «МИ-8». Загрузка идет очень быстро, кое-как успеваю лейтенту Хусаинову, чтобы по прибытию связался с Хорогом, с Томилиным, а старшему лейтенату Хакимову, чтобы при первой возможности позвонил из госпиталя в Душанбе в наш штаб, даже не успев пожелать ему здоровья, а вертолет, закрыв дверь, уже готов к взлету.
Вот уже и отдаляется шум винтов, а Алексей Федоров спрашивает, куда мне ехать; к ним, на «Кеврон», или на комендатуру?
-Конечно на «Кеврон»! И ты со мной в кабину «шишиги», расскажешь по дороге все! – командую я, и вот уже в пути слушаю рассказ-доклад замполита роты старшего лейтенанта Алексея Федорова о бое, что случился на Висхарвском ущелье.

Висхарвское ущелье 28-го сентября 1994-го года; как это было.
О событиях того вечера я решил написать не в хронологическом порядке получения информации, так как иначе не получится целостной картины. Старший лейтенант Федоров, что находился на ПБО, владел ситуацией с определенного периода, лейтенант Селюк – немного с другого, но близкого к «федоровскому», только что прибывший из госпиталя комендант Анатолий Дмитриевич Михеев, и замещавший его Игорь Владимирович Комаров – с другого. Именно собрав во едино все разрозненные рассказы, я составил целостную картину событий, что и собираюсь изложить так, как эти события понял.
В Калай-Хумбе заканчивался сбор лидеров боевиков, и они начали разъезжаться. Где-то часов в шестнадцать, начале семнадцатого неожиданно разорвала очень активная стрельба. Это колонна полевого командира Хакима так «отметила» свое убытие. Боевиков было около двухсот человек, и разместились они в семи-восьми автомашинах «ЗИЛ-130», что привозили в Калай-Хумб «гуманитарку». По непроверенной информации, по дороге вдоль Пянджа они собирались добраться куда-то на участок заставы «Ванч», где переправиться в Афганистан. Помимо «бородатых» в машинах находились и гражданские попутчики.
О движении колонны исполняющему обязанности коменданта майору Комарову (комендант только-только вернулся с госпиталя, и еще к исполнению обязанностей приступить не успел) доложили с пограничного поста «Микрон», а Комаров уже принял решение остановить и задержать колонну. Действовал он по своей инициативе, или руководствовался чьими командами, мне не ведомо, но доподлинно известно, что именно он и отдал приказ по радио на заставу «Кеврон»; остановить колонну боевиков и задержать до прибытия резерва комендатуры. Пока связывались с заставой, передавали команду, время шло, и не успели Безвесельный с Селюком еще и оценить обстановку, а часовой заставы уже доложил им, что видит колонну. И лейтенанты сработали как и раньше, выгнав БТР-60ПБ из ворот заставы, просто перегородили дорогу, да подняли свой личный состав по команде «К бою».
Через БТР на «ЗИЛке» не перепрыгнешь, так что боевикам пришлось остановиться. Едва их колонна встала, как некоторая часть боевиков спешилась и блокировала заставу по периметру. Сам Хаким остался в машине, а к воротам заставы вышел араб-наемник; достаточно молодой мужик, с покалеченной рукой в черной перчатке. Тогда его и окрестили «черная рука», или «черный араб», а в недалеком времени его узнали практически все, как пресловутого Хаттаба, оставившего кровавый след на Северном Кавказе. Навстречу к «черному арабу» на переговоры вышел лейтенант, замполит заставы Константин Селюк.
Наемник хорошо говорил по-русски, и сразу же потребовал:
-А ну, открывай дорогу!
Селюк, понятное дело, заявил, что не пропустит их, а будет ждать команды. Араб начал орать, оскорблять офицера, а его бойцы, окружив лейтенанта, попробовали отобрать автомат, завязалась драка, силы в которой были не равны. К тому же боевики через дувал заставы орали на солдат-таджиков, что боялись их панически, и стояли, потупив глаза. Хорошо, что не все, так как среди таджиков были и некоторые парни призыва осени 1993-го года, которые уже не прятали взгляд, и готовы были вступить в бой. К тому же еще служили с десяток русских парней, почти отслуживших свою срочную службу, и на них положиться можно было в полной мере. Личным составом заставы руководил лейтенант Безвесельный. Прибежало с ПБО на усиление и отделение «казахов» во главе со старшим лейтенантом Федоровым. Они не позволили боевикам проникнуть на заставу через дувал. Матерясь, и угрожая применить оружие, еще и успевая оттаскивать от забора впавших в ступор молодых таджиков, а несколько раз даже ударив стволом прямо в бороды наиболее ретивых, эти ребята и отстояли заставу. А вот Костю Селюка все же скрутили, вырвали у него автомат, и «черный араб» объявил его заложником.
На заставе кроме лейтенантов находились контрразведчик, капитан Юрий Юдин и сапер старший лейтенант Андрей Нежданов. Юдин, увидев такое развитие событий, установил связь с комендатурой, доходчиво обрисовав обстановку. В ответ же с комендатуры поступила команда… принимайть бой. Скомандовать-то легко, но как сейчас начать-то войну? Замполита заставы удерживают несколько боевиков, а периметр заставы плотно ими охвачен со всех сторон. И за забором заставы – кишлак с мирными жителями; старики, женщины, дети? Юрий сказал Безвесельному:
-Поступила команда принять бой, с комендатуры выехал резерв, что делать будем?
-Убрать БТР, открыть дорогу! – подал команду Игорь. Нужно ли говорить, сколько душевных сил и мук ему стоила эта команда? А потом, обращаясь к арабу, сказал:
-Открою дорогу, только если лейтенанта отпустите и автомат отдадите!
Араб усмехнулся, махнул рукой, и Селюка толкнули к воротам, а следом за ним бросили и его АКС. БТР тем временем, в этот раз заведясь без проблем, сдал назад, и «ЗИЛы», принимая в кузова на ходу довольных боевиков, поднимая пыль, двинулись в сторону левого фланга.
Эх, если бы была налажена на участке нормальная связь! Достаточно бы было связаться с пограничным постом «Вишхорв», где в прекрасно оборудованном ротном опорном пункте несла службу отлично обученная, вооруженная и готовая к бою (а вы посидите больше двух месяцев в окопах!) стрелковая рота. Но связь осуществлялась, как тогда говорили, «по ноликам», то есть в каждое ровное время часа. И этого часа еще нужно было дождаться. Когда колонна проезжала «Вишхорв», то оценив обстановку, боевики вели себя очень вежливо, и Избанов, КАК ОБЫЧНО, переговорив с ними, пропустил дальше. Только-только те отъехали, как к капитану на огрмной скорости примчалась заставская «ГАЗ-66», за которой пылил ошский «ЗИЛ», что недавно привез на заставу дрова. Загружены мащины были личным составом казахстанского взвода и десятком русских солдат с заставы. С ними были лейтенанты Селюк, Дмитришен, старшие лейтенанты Федоров и Нежданов.
-Аскар, бородатые давно проехали? – выкрикнул Костя,
-Да только что, я еще даже уйти не успел! – сказал удивленно ротный,
-Поднимай людей, мочить их будем! – выкрикнул Костя, и скомандовал водителю, -Абдулло (а кто же еще?), вперед! – машины сорвались с места. Избанов же, пусть ничего и не понял, но все же поднял по тревоге два взвода.
Как же получилось, что офицеры заставы подняли личный состав по тревоге, и кинулись в погоню, несмотря на то, что уже начиналось смеркаться? Уж явно не по команде кого бы то ни было! Тем более, если учесть нашу связь, та скорость принятия решения, обычно требующего всяких согласований, это так оперативно было и не возможно? А ответ прост.
Нужно ли говорить, что после того не очень-то и заслуженного позора, что вывалили на Безвесельного, состояние у Игоря и Кости, после того, как боевики покинули заставу, было ужасным? Что ждет впереди? Увольнение из войск? Да и хрен бы с ним, не пропадут, но вот чистое имя, что потом будут трепать в войсках много лет, было жаль. Было у офицеров, что выбрали эту профессию еще при СССР, понятие офицерской чести не пустым звуком, и именно поэтому парни решили, что если их и уволят, то лучше уж за самовольный бой, чем за трусость. Безвесельный сам рвался в бой, но Костя дольше служил в Таджикистане, был опытнее, а на заставе кому-то нужно оставаться? Вот и остался ВРИО начальника заставы. А какой брать личный состав в бой определили сразу; прекрасно зарекомендовавших себя казахов, и проверенных русских парней с заставы. Офицеры Казбата выехали оба, оставив на ПБО пять человек во главе с заместителем командира взвода, отличнейшим сержантом Ракибаевым. Собрался с ними и врач батальона, старший лейтенант Хакимов, но в результате случайного выстрела, допущенного кем-то из солдат заставы, случился рикошет, и пуля вошла доктору в мягкие ткани спины. Из-за этого нелепого ранения он остался на заставе.
Загрузив в ошский «ЗИЛ» боеприпасы и часть личного состава, остальные бойцы разместились в заставской «ГАЗ-66», и ударили по газам, в погоню. Немного спустя, к заставе подошла колонна с комендатуры, состоящая из заставы дальневосточной мангруппы, во главе с комендантом, майором Михеевым. Рядом с ним сидел и командир «ванчских» боевиков Мухамади, которого прихватили для переговоров с отморозками Хакима. Анатолий Дмитрич, уточнив обстановку, понял, что времени для принятия решения, как и возможности его обдумывать, у него нет; нужно было спасать лейтенантов, а поэтому только скомандовал:
-Вперед! – и колонна пограничной комендатуры рванула в погоню.
Быстро наступающие сумерки пусть осложняли ситуацию, но выбора пограничникам уже не было; механизм был запущен.
Боевикам же далеко от поста «Вишхарв» уйти не удалось. Доехав до Висхарвского ущелья, они, очевидно, о чем-то какое-то время их командиры вели разговоры с бандитами Джумы, а дальше у них на пути был мост, который был весьма и весьма узкий, и преодолевать его нужно было осторожно. Но не успели они еще и двинуться вперед, как подъехали пограничники, и Константин Селюк потребовал от боевиков прекратить движение. Личный состав тем временем, разделившись на две группы, начал изготавливаться к бою. Часть под командованием Селюка и Дмитришена, прямо у дороги, а половина личного состава под руководством старших лейтенантов Федорова и Нежданова, рванула наверх, на ближайшие сопки; принцип «кто выше – тот и прав» всегда верен в ходе войны в горах, а этому постулату их учили постоянно. Не знали тогда еще бойцы Курчумского взвода, что на этой сопке были позиции бандита Джумы.
От боевиков в хвост колонны вышел «черный араб», и заговорил:
-Стойте, давай переговоры!
-Переговоры кончились! – отрезал Селюк,
-Так что, война? – поинтересовался наемник,
-Война. – твердо сказал лейтенант,
-У нас гражданские, можно им выйти? – продолжал тянуть время «черная рука»,
-Пусть выходят, - ответил Константин. Чувствовал, что в этом какой-то подвох, но не мог же нормальный русский офицер не дать возможности уйти от бойни мирным гражданам?
В это время на сопке раздались выстрелы, но в сторону дороги никто не стелял. А со стороны боевиков появилась толпа, где женщины шли вперемешку с вооруженными бородатыми мужиками, и Селюк понял, что пропускать их нельзя, заявив арабу, чтобы те остановились. Араб, развернувшись, пошел прочь, а со стороны боевиков в направлении пограничников раздалась очередь. Тут наступающие сумерки разорвал выстрел РПГ; это с сопки кто-то выстрелил по колонне. Следом раздался еще один выстрел РПГ, и в начале колонны загорелась одна из автомашин.
Как было установлено в последствии, штурмовавшие сопку бойцы выскочили прямо на позиции не ожидающих такого боевиков Джумы. Первыми глаза в глаза с «бородатыми» оказались рядовой Кулемин и сержант Ахметов. Кулемин, будучи от природы очень сильным, вступил в рукопашную, не дав опомниться, выхватил у боевика ПК, и обратил того в бегство. Худенький, но верткий и ловкий Ахметов, в упор застрелил одного боевика, и позиция была занята. Вскоре на сопку забежали и остальные бойцы группы Федорова, а бандиты Джумы, покинув позиции, просто сбежали. Алексей Федоров увидел, что одна из машин боевиков (как выяснилось, в ней находился Хаким) преодолела мост и быстро набирая скорость, скрылась, а следом же на мост заехала еще одна машина.
-Ольжибаев, огонь! – скомандовал Федоров гранатометчику, и представитель пограничной комендатуры «Алексеевка» рядовой Ольжибаев, по кличке «Веселый», выстрелил. Промах, граната ушла выше! Боец взял поправку, и второй гранатой поджег «ЗИЛ»! Внизу тоже завязался бой.
С верхних позиций наносить огневое поражение противнику было удобно, но очень уж быстро закончился носимый боезапас. Подносчики боеприпасов вернулись ни с чем; ошский водитель, услышав выстрелы, развернулся и умчался обратно, увезя с собой и боеприпасы. За ним следом погнал и заставской водитель Абдулло, чем ни мало удивил Селюка, хотя и не надолго. Этот немолодой вольнонаемный таджик подъехал к бойцам Избанова, что броском в пешем порядке выдвигались к ущелью, а убедившись, что им осталось недалеко, домчал до поста, где загрузившись боеприпасами, и еще двумя отделениями личного состава, вернулся обратно к ущелью.
Здесь полным ходом шел огневой бой. С верхних позиций их поддерживали лишь гранатомет, так как Ольжибаев нашел «духовские» выстрелы и вел огонь по машинам, и ПК; тоже использовались трофейные ленты. Внизу же младший сержант Батырканов увидел, что часть боевиков движется по склону сопки, пытаясь выйти к позиции пограничников, и открыл по ним огонь, уничтожив «духа», что шел первым. Его огонь стал и целеуказанием для остальных; часть огневых средств перенесла свой огонь, уничтожив группу. Батырканов занимал позицию за огромным каменным «отбойником», которые были на дороге со стороны реки, что его прекрасно защищал. Но решил сержант выстрелить из «подствольника», а выбрав цель, поднялся на секунду. Этого хватило; пуля вошла парню в бедро. Его крики услышали товарищи. Селюк попросил прикрыть его, и рванул на выручку бойцу. Забросив Батырканова себе на спину, несмотя на огромную тяжесть, рванул обратно, и вынес бойца! Только сержант уже был мертв; кровь из поврежденной бедренной артерии покинула тело за несколько минут. Х/б «песчанка», что Селюку два дня назад подарили мои пехотинцы, была насквозь пропитана кровью солдата.
Уже подошли на выручку пехотинцы Аскара Избанова, по которым неожиданно с дальней сопки стал вести огонь какой-то пулемет. Сосредоточенным огнем по команде ротного, его уничтожили. Со стороны колонны, подняв руки, бежали какие-то люди. Бойцы, решив, что это сдающиеся «духи», и разозленные смертью товарища, начали их бить, пока не выяснили, что это какие-то пленные, которых боевики возили с собой уже третий месяц. Тогда их загнали в кювет, к урезу Пянджа, приставив охрану. Выделялся из них немолодой русский мужик, который не стесняясь, плакал. Этот бой уже практически закончился. И хотя стемнело, но горевшие автомашины ярко освещали все вокруг. Оттуда уже почти не стреляли. Но подошел резерв комендатуры, и сходу развернувшись, воины открыли огонь из всех видов оружия по горящим автомашинам. Стало ясно; разгром состоялся. Здесь уже совсем нелепую контузию получил командир взвода Виктор Дмитришен; он попал под кумулятивную струю огнемета «Шмель», оказавшись за спиной гранатометчика.
Анатолий Дмитриевич Михеев, разобравшись в ситуации, рассредоточил личный состав, что прибыл с ним, и приказал бойцам с заставы и казахстанского взвода сдать позиции сменщикам, а самим собраться внизу. Комендант привлек один стрелковый взвод от моего батальона, личный состав мангруппы и организовал охрану ущелья. Впереди была ночь, и преследовать боевиков, отступивших с поля боя, было невозможно, нужно был ждать утра. Вскоре личный состав заставы и Курчумского взвода комендант отправил на «Кеврон», куда те вскоре и прибыли, привезя погибшего товарища и пленных, что оказались «мортовцами» (МО РТ, Министерство обороны Республики Таджикистан), что сдались в плен боевикам где-то за Памиром, еще в начале июля. Несколько человек из них были ранены, один вскоре скончался. Было это уже ночью, а утром погибших в сопровождении старшего лейтенанта Хакимова в Калай-Хумб.
Вот так выглядели события. Я не претендую на то, что передал все идеально точно. Сам я на месте событий не был, а если бы и даже был, то не мог бы оказаться во всех местах, где осуществлялись действия, одновременно. Значит, не исключено, что какие-то детали переданы неточно. Но суть событий я, считаю, передал, а если кто-то уточнит, или дополнит – скажу спасибо.
Отважная глупость комбата.
От Хумба до Кеврона путь недолгий, и уже вскоре мы заехали на заставу. Селюк с Безвесельным доложили мне, что на ущелье сейчас находятся мои бойцы от стрелковой роты, и бойцы дальневосточной мангруппы, но самое главное – туда проехал Леша Горбатый, на «УАЗ-452», и с комендатуры дали команду пропустить его беспрепятственно! Нужно ли говорить, что лейтенанты, особенно разгоряченный недавним боем и почувствовавший в этом бою успех, Селюк, были разозлены этим фактом до крайности. Офицеры жаждали мести за то унижение, что от Горбатого пережил Безвесельный, и понять их было можно. Не успел я переварить эту информацию, как прозвучал доклад; «УАЗ» Леши едет обратно!
-Что делать, тащ майор?! – в два голоса спросили у меня офицеры, и уперлись в меня взглядами людей, что уже многое-многое пережили.
Что делать? По идее, нужно заявить, что «пусть едет, не наше дело!». Это было верно и правильно с позиции старшего офицера, отвечающего за подчиненных; от службы не отказывайся – на службу не напрашивайся, это если «по Пушкину», а по нашей же жизни, не ведомой классикам, этот же афоризм звучал грубее; сиди на ж…е ровно! Но так я не сделал; это уж больно претило моим тогдашним убеждениям! Да и как я взгляну потом в глаза этим лейтенантам, как буду командовать своими бойцами?
-Застава, к бою! Всем находиться за дувалом, на дорогу не выходить! Если кто дернется – мочите всех на…! Селюк, командуй! - скомандовал я, и вышел на дорогу, успев еще рявкнуть на попытавшегося выйти со мной Безвесельного:
-Сидеть, б…!!!!!!
А то натворит еще беды, зол же парень, и перед ним сейчас предстанет тот, кто его унизил. То, что нельзя просто так взять и расстрелять «таблетку» с боевиками, я понимал прекрасно. В результате таких действий нахождение пограничников в ГБАО могло стать вообще невозможным.
Несмотря на бессонную ночь, чувствовал я себя бодро, и без тени страха стоя на дороге, ждал, когда «УАЗ-санитарка» поравняется со мной. При приближении, я вскинул свой АКС, и махнул стволом: «Стой!» Остановились, и в открытое окно небрежно, не обращаясь ко мне конкретно:
-Э, нам Комаров разрешил!
-Обратно возвращаться вам никто не разрешал. Вот свяжемся, получим команду – поедете! – мягко, даже скорее с издевательской насмешкой, заявил я.
Боевики о чем-то возбужденно заговорили, послышалось лязганье затворов оружия, открылась дверь, и один уже собрался выйти наружу.
-Сидеть!
-Да я только… - продолжая медленно опускать ногу на землю, и заворожено глядя на мой снятый с предохранителя автомат, пытается сказать боевик. Резко передергиваю затвор, из уже «заряженного» ствола вылетает на свободу патрон, и звонко отскочив от дороги, улетает в сторону, и рявкаю:
-Сидеть! Дверь закрой, положу здесь!
Бородатый, замерев, сталкивается с моим взглядом, глаза в глаза. Молчаливая дуэль длится пару секунд, не больше, и «бородатый» неуклюже заваливается обратно в машину.
-Дверь! – уже спокойно напоминаю я. Моментально закрыли; вот так, и не иначе. И не оборачиваясь, командую за спину:
-Доложи на комендатуру, здесь едет, э… как тебя?
-Скажи, Леша, Леша! – сверкая ненавистью (видел же меня в отряде, понимает, что не могу я его не знать) отвечает главный памирский наркобарон,
-Едет какой-то Леша, пропускать?
-Есть! – отвечает кто-то, кажется, Селюк.
Время начинает тянуться медленно, мне становится просто скучно, хотя понимаю, что боевикам в тесном «УАЗе» еще скучнее. Подмывает что-нибудь сказать, но понимаю, что нельзя; много чести! Не выдерживает Леха:
- Ну ничего, подожди, скоро я вот так буду стоять, как ты сейчас! Это я тебе обещаю, ты мой кровник!
-Ох, хоть бы что новенького, одно и тоже! – ни к кому не обращаясь, под нос себе, но чтобы было слышно, бурчу я,
-Будет, будет! – мечтает в слух грозно-комичный Аембеков Абдуламон, и продолжает вслух придумывать кары для моей персоны.
Мне вначале-то на эмоциях не было страшно, а сейчас тем более; если сразу не пострелялись, то уже не выстрелим. Чего опасаться? Правда, стоять неохота, но чем дольше простоим, тем больше почувствуют себя наши «заклятые друзья» в шкуре лейтенанта Безвесельного и солдат заставы «Кеврон», в которой те были несколько дней назад. Но вот слышу из-за дувала:
-Тащ майор! Комендант разрешил проезд!
-Езжайте, счастливого пути! - бросаю я боевикам, и не ставя АКС на предохранитель, поднимаю ствол вверх,
-Ну, ладно, мы еще встретимся! – цедит Леха,
-Не сомневаюсь! – отвечаю я, и «таблетка», сорвавшись с места, уносится прочь от «Кеврона»; заставы триумфа и позора самого колоритного Хорогского лидера.
Разряжаю автомат, перемахиваю через дувал, все. Глупый спектакль, на который командир отдельного батальона не имел права, но который не поставить советский офицер майор Володин не мог, окончен.
-Начальники, поесть-то есть что? Жрать охота – сил нет! – спрашиваю у лейтенантов, и замечаю, что за дувалом к бою изготовились не только бойцы заставы, но и пара отделений воинов Курчумского взвода. Они, оказывается, стремглав примчались с ПБО; прикрыть комбата.
Сейчас я не знаю, стоило ли мне так поступать, правильно ли это было? Тогда у меня сомнений не было. В результате этого поступка мне удалось значительно снизить накал страстей, что бушевал в душах офицеров и личного состава, которые находились в то время на заставе «Кеврон», не формально, а фактически очень твердо взять в руки управление этим полу мятежным гарнизоном, сразу же добившись безоговорочного авторитета. Мне еще полтора суток придется руководить ими, почти забыв про остальные подразделения, и считаю, это удалось. В общем, мои действия дали положительный результат; какой «могли бы дать» - обсуждать не стоит, дело неблагодарное. Так что, описал я, как это было, а вы уж судите.

[Вадим Семёнов]

Хорошо что у Вас всё закончилось благополучно.
Вот она судьба, кому жить, кому погибнуть. Скорблю по всех погибшим в той
предательской войне по военным, по гражданским...........
Спасибо Алексей Андреевич за Вашу память, пиши не останавливайтесь.
Может позже кто то и сможет дополнить свои воспоминания.

[Володин]

17. В осаде.
После той глупости, что я сотворил, подержав на прицеле боевиков, мы отправились завтракать, а заодно и решать, что же делать дальше? За стол уселись я, «заставские» лейтенанты Селюк и Безвесельный, «сапер», старший лейтенант Андрей Нежданов, контрразведчик Юрий Юдин, и мои старший лейтенант Алексей Федоров и лейтенант Виктор Дмитришен. Зная, что взводный контужен, я поинтересовался его состоянием.
-Да все нормально, товарищ майор! Голова немного болит – и все. Думаю, отлежусь, - ответил Виктор.
За завтраком мы устроили своеобразный «военный совет»; что делать дальше? Для начала я решил доехать до ущелья, лично осмотреть результаты боя, разобраться в обстановке, и при необходимости уточнить задачу командиру стрелковой роты капитану Избанову. А дальше – ждать, как будет развиваться обстановка, и что предпримет командование отряда. Прибыв туда с резервом, что отобрал с Курчумского взвода, первым делом я увидел, остовы сгоревших автомашин, что так и стояли прямо на дороге. Вокруг было много трупов, причем сильно обгоревших.
На позициях, где когда-то сидели боевики Джумы, находились бойцы от роты Избанова, а на нижних позициях – бойцы с дальневосточной мангруппы. Здесь я встретил и своего знакомого майора. В этот раз вид у него был совсем-совсем другой; было видно, что человек еще не остыл от событий, от давнего страха не было и следа.
-Привет!- воскликнул он, - во Горбун-то чухнул отсюда!
-Здорово, а что случилось? – спросил я,
-Да что, мне поступила команда пропустить его к машинам, там ехал какой-то его родственник, оказывается. Ну, велено – пусть идет, не жалко. Вот он со своими лазил здесь, лазил, и нашел какой-то трупп; да вон лежит, в стороне немного! – махнул майор стволом куда-то в сторону, и продолжил:
-А тут со стороны Афганистана по нам стрелять начали, ну, и мы соответственно, и ответили! Так он бросил этот трупп, в машину – и тикать! Строят из себя, вояки б… - закончил майор, смачно сплюнув,
-Ха! Да он до «Кеврона» доехал… - начал было я хвастаться в ответ, как вдруг по нам (как выяснилось, уже третий, раз за утро) открыли огонь с Афганистана. Абдулло (этот немолодой таджик был ей-богу, прирожденным воякой!) немедленно прыгнул в «шишигу», и сразу же спрятал ее за остов сгоревшего «ЗИЛа», а мое сопровождение, метнувшись за различные укрытия, как и бойцы со всех остальных позиций, что находились здесь, открыли ответный огонь. Сначала еще стрельба с нашей стороны носила более-менее организованный характер; на близлежащих горах со стороны Афганистана даже удавалась засечь какие-то цели, но вскоре уже каждый воин палил, куда сам считал нужным, и стоило немалых усилий заставить бойцов прекратить стрельбу.
Ко мне спустился ротный, капитан Аскар Избанов. Мы скрылись в каком-то укрытии, и спокойно разобрались в обстановке. Сейчас на ущелье находился один взвод, что занял верхнее позиции. Подумав, мы приняли решение, что необходимо перегруппировать силы на «Вишхорве». Один взвод, что находился у дороги, мы оставался на месте, а еще один поднимался выше в горы, чтобы прикрыть Висхарвское ущелье с тыла; именно вверх по ущелью после ночного боя отошла значительная часть боевиков, и дальнейшие их действия могли быть любыми.
Здесь мы увидели в небе два вертолета, и как положено, решили установить с ними связь. Связавшись, попросили осмотреть ущелье, и летчики, развернувшись без лишних слов, сразу пошли выполнять нашу просьбу. Как выяснилось, поступили мы правильно; вскоре услышали, как вертолеты ударили куда-то из пулеметов, а потом и раздался характерный звук выстрелов НУРСами. Немного погодя, машины уже летели обратно, и кто-то из них сообщил нам, что «теперь все чисто». Еще два вертолета обработали какие-то цели в Афганистане, и очевидно, передали какие-то координаты; вскоре по сопредельной территории еще и отработал «Град». Пока были эти события, я от майора-дальневосточника, и от ротного узнал достаточно подробностей ночного боя, про обстрелы наших новых позиций с рассвета, мне стало известно что вертолет, на котором прилетел я с Хорога, тоже подвергался обстрелу, а я и не ведал! Обратно на «Кеврон» переться одной машиной, как сделал я утром, было опасно, а значит, и глупо. Тем более, сообщили, что с комендатуры вышла смена для подразделений мангруппы. Вскоре те и прибыли; с бронегруппой, в сопровождении вертолетов. Сменились быстро; старшим прибыл начальник штаба мангруппы майор Истомин, что был мне немного знаком еще по пограничному училищу; он учился то ли годом, то ли двумя моложе меня. И вскоре мы с колонной двинулись обратно, без проблем добравшись до заставы.
Здесь я сначала посетил ПБО, посмотрел на состояние бойцов. В принципе, несмотря на недавнюю гибель товарища, парни были в норме. Единственно, ухудшилось состояние Виктора Дмитришена. Такое нередко бывает из-за контузий, когда первоначально человек чувствует себя более-менее удовлетворительно, а вскоре его состояние становится плохим.
Я решил снять отделение с выносного поста, «Вершины», где старшим обычно служил Алексей Федоров, решив собрать всех под его командованием на ПБО, но оценив обстановку, решил все же не бросать оборудованные позиции, даже можно сказать, маленький опорный пункт; как бы кто еще не воспользовался? Оттуда ПБО было как на ладони, и я оставил там отделение во главе с сержантом. Бросилось в глаза, что бойцы Курчумского взвода уже совсем не похожи на тех солдат, какими они были еще недавно. Это проявлялось и в их взаимоотношениях, и в исполнительности, и в безоговорочном подчинении своим сержантам. Исчезли даже намеки на разгильдяйство; каждый воин знал, что этому здесь не место. Можно заплатить уж слишком дорогую цену.
Спустившись с ПБО, я решил пообщаться с бывшими пленными «МОРТовцами». Утром я уже познакомился с их старшим, подполковником Карпухиным. Это был рыжий мужчина в районе сорока лет, очень оборванный и заросший, к тому же в ходе сегодняшнего боя ранен в мягкие ткани бедра. В прошлом он служил заместителем военкома в одном из районов Таджикистана. Каким образом он оказался начальником штаба танкового батальона Министерства Обороны Республики Таджикистан – не запомнил. Очевидно, его семье нечего было есть, а выживать как-то надо было, вот и поступил на службу. В июле же весь батальон сдался боевикам, и у него выбор был тоже не велик; плен, либо смерть. Умирать непонятно за что было глупо, но если бы подполковник знал, что его ждет! Возили пленников в клетке, или бросив на пол кузова автомобили, и поставив на них ноги. Содержали на ночлег в каких-то ямах, куда просто кидали какую-то еду. В каком-нибудь кишлаке могли выставить на площади, и каждый желающий мог кинуть в них, чем захочет; особо усердствовали дети. Подполковник жалел, что не погиб, так как понимал, что его смерть теперь лишь дело времени. И, должен сказать, что действительно, развязка-то была близка! Если бы не бой на ущелье, то уже этой ночью боевики вместе с пленниками оказались бы в Афганистане…
Когда завязался бой, то подполковник понял, что это его шанс. Бородатые разбегались от поочередно загоравшихся машин, напрочь забыв о пленных, и Карпухин, кинув призыв к спасению своим товарищам по несчастью, где бегом, а где по-пластунски, рванул не от огня, а как раз на него. И вот сейчас он сидел перед нами в канцелярии заставы, и рассказывая свою историю, плакал.
-Вы про нас узнали? Вы в бой вступили, чтобы нас отбить? – периодически спрашивал он, и не слушал, или не воспринимал ответ, что о них никто и не ведал. А если бы о них и знали, то вряд ли бы стали воевать из-за пленных, что получились в результате «межтаджикского этнического конфликта».
Эту историю я передал так, как рассказал мне этот немолодой русский военный таджикской армии, не убавляя и не прибавляя к ней ни выводов, ни комментариев. Добавить же могу лишь то, что мы нашли «подменку», чтобы поприличнее одеть подполковника, да периодически делали перевязки ему и другим раненым.
День потихоньку клонился к концу, и вскоре с комендатуры нам предали крайне неприятную информацию; боевики блокировали и комендатуру, и наш кишлак Кеврон. У нас в районе заставы видно ничего не было, но сержант Ахметов с «Вершины» доложил, что на правом фланге какие-то движения происходят. Понимая. что «Кеврон» очень уж неудачное место для осады, я решил усилить «Вершину», и отправить туда старшим Алексея Федорова. С «Вершины» возможности прикрыть огнем ПБО и заставу были отличные, а оттуда без артиллерии, или крупнокалиберного оружия выбить пограничников было невозможно. В путь Алексея снарядил еще с несколькими бойцами, нагрузив их ящиками с боеприпасами. На посту боевого охранения командовать оставил сержанта Ракибаева. Этому сержанту я доверял, как хорошему офицеру. Самому тоже хотелось на ПБО, но самым уязвимым местом была застава. Десяток русских солдат не могли бессменно, почти без сна, нести службу по ее охране и обороне, а на основную массу маленьких и хиленьких граждан Таджикистана, что именовались «российскими пограничниками» особо не надеялись.
Вдруг неожиданно доложили, сначала с «Вершины», а потом и с ПБО, что «в нашу сторону движется колонна с бронетехникой». Конечно, если с бронетехникой, то должна быть наша, но на всякий случай командую «К бою», мало ли? Нет, свои, Михеев Анатолий Дмитриевич!!! На смену Истомину, на ущелье. Я интересуюсь, как он прошел?
-Да где-то и повезло! Дело в том, что с «Ванча» сюда едет Салам, и у него сломался «УАЗ». Его брат, Мухамади, что находился на Хумбе, попросил помочь; оказывается, что больше и не кому, кроме пограничников? Вот и отправили смену на ущелье, добавив туда ВАРЭМ, чтобы дотащить «УАЗ» Салама.
-Слушай, Дмитрич! У меня здесь пленные «мортовцы», с подполковником. Почти все они ранены, и взводный с контузией стал плох! Что делать будем?
-Слушай, поехали пока со мной на смену, по дороге решим! Назад вернешься с мангруппой!
-Давай – быстро соглашаюсь я и прыгаю на «броню» к коменданту. Ока едем, решаем загрузить всех раненых и пленных «мортовцев» в ВАРЭМку, которая возьмет на прицеп «УАЗ» Салама; пусть он теперь нас сопроводит! С ним вместе вряд ли посты боевиков будут чинить нашим препятствия!
Вообще-то «УАЗ» Салама находится недалеко от «Кеврона», и мы оставляем возле него старшего техника комендатуры, местного прапорщика по имени Исмаил. Мужик он надежный, и Михеев объясняет ему, что и как нужно сделать. Исмаил кивает, и остается. Мы же двигаемся к ущелью.
Уже почти сумерки, поэтому быстро проводится смена, я переговариваю с Избановым, уточняя вопросы связи, отдаю ему свежие аккумуляторы к рации, и забираю старые, и уже едем обратно. По пути в колонну встает и ВАРЭМка с «УАЗом» Салама. Исмаил, отцепив Салама, заезжает на территорию заставы, и оперативно организуем загрузку пленных «мортовцев». После «УАЗ» Салама снова цепляют к ВАРЭМке, и он, сам того не ведая, помогает вывезти с заставы своих врагов; солдат и офицера армии официального Душанбе. Виктора Дмитришена отправить не успеваю; его не смогли во время привести с ПБО. Позже взводного приводят на заставу, и укладывают в квартире начальника заставы. Тем не менее, без «мортовцев» становится спокойнее; если придется воевать, то будет легче.
Я собрал офицеров, что в ту ночь были на заставе. Кроме меня это Селюк с Безвесельным, инженер Андрей Нежданов, и контрразведчик Юрий Юдин. Настоящие мужики; могли уйти с колонной на комендатуру, но сразу откликнулись на мою просьбу остаться. Итак, нас пятеро, каждый не спал уже больше суток, и застава, в основном состоящая из молодых солдат-таджиков в осаде. Принимаю решение, разделить ночь на две части; от данного момента и до двух часов, пусть с личным составом сидят в окопах Селюк, Юдин и Нежданов. Определяю, что один офицер находится на узле связи и лично проверяет связь с комендатурой, отрядом каждые пятнадцать минут, а с постами на ущелье каждые тридцать минут, двое же, разделив периметр пополам, следят за воинами, не давая им заснуть. На позициях оставить половину бойцов, а половину отправить спать, в два часа провести смену, но только после того, как проснусь я. Только организовываю службу, как практически без сил, обняв АКС, засыпаю в квартире начальника. Лучше бы на заставе, но здесь спит контуженный Виктор Дмитришен. Он что-то бредит, но это мне не мешает; сплю.
Ощущение, что я только заснул, а уже кто-то трясет:
-Тащ майор, пол-второго!
Какое желание послать подальше! И что угодно, хоть ядерный удар! Так бы и сделал, если бы не был майором, комбатом, а в данный момент и командиром маленького осажденного гарнизона, а поэтому, буркнув «спасибо», поднимаюсь, и вываливаюсь в ставшей внезапно холодной, последнюю сентябрьскую ночь девяносто четвертого года.
Первым делом иду на узел связи, и кручу зуммер связи с ПБО:
-Сержант Ракибаев, - слышу в ответ,
-Как дела?- спрашиваю,
-Нормально, товарищ майор! – слышу спокойный голос сержанта,
-Хоп, до связи! – заканчиваю разговор, и уточняю связь и обстановку на других постах. А Костя Селюк докладывает:
-Кто-то пару раз подходил к заставе, я выстрелил из СПШ осветительными – убежали. А что делать-то? Сразу за дувалом кишлак, подойти незаметно несложно!
-Слушать больше надо! Незаметно подойти можно, а вот беззвучно – нет! – говорю я,
-Вот и услышали! – просто говрит Костя, и я отправляю его и остальных спать. Юдин не уходит, а добровольно остается «на связи» еще на часок. Мы же с Игорем Безвесельным, сменив бойцов на периметре, начинаем ходить по кругу. А бойцы повально спят… Иду – тишина, спрашиваю сам:
-пропуск! – в ответ тишина. Пинаю ботинком воина; в упор:
-Пропуск, сука! – бормочет.
И так раза три! Терпение лопается, и я снимаю с них и куртки, и «камуфляж», оставив в нательных рубахах! А холодно-то уже – не шутка, и вскоре на мое раздраженное «Пропуск» я слышу ответы. Правда, «отзыв» от меня никто не требует. Вот в таком хождении «старшим часовым заставы» я встречаю утро тридцатого сентября. Солнце, постепенно поднимаясь, начинает согревать. Сперва чуть-чуть, а вскоре и по-настоящему. К девяти часам резонно решаю, что тем, кто первую половину ночи нес службу, спать хватит, и вскоре уже собираемся все вместе. Переночевали, опасность стала в разы меньше. Разрешаю Ракибаеву на ПБО замениться; их смена спала всю ночь, ребята отдохнули, сам поднимаюсь к ним. Предлагают с ними поесть, что и делаю, а после прихожу в квартиру начальника, и сам ложусь отдохнуть. Но сна нет; все мысли, как же отправить Дмитришена? Смены на ущелье пока не предвидится, а парню совсем плохо? Что делать-то?
Возвращаюсь на заставу, пытаюсь найти что-то обнадеживающее в обстанвке, но не удается. Связываюсь с Федоровым, что видно? Ничего, кроме боевиков. Те, правда, близко не подходят; нарваться на огонь «ЗУ-23» с ПБО, да и СПГ-9 на «Вершине» желающих нет. И на том спасибо.
Все же на пару часов заснуть мне удается, что в тех условиях нелишне. Проснувшись, вижу, что поднимается с кровати Дмитришен; стало полегче. Может, и отлежится? Однако, немного поев, Виктор устает сильно, и снова ложится. Ладно, хоть не бредит! Слоняюсь по заставе какое-то время; хуже всего – неопределенность. Пытаюсь связаться по радио с отрядом, с Томилиным. Но эфир забит, а по радио ЗАС ничего разобрать не удается.
Вскоре мне докладывает Федоров с «Вершины»; боевики собираются у мечети, и сев в машины, уезжают в сторону Калай-Хумба. Не успел осмыслить случившееся, как неожиданно, доклад с ПБО; со стороны Калай-Хумба идет большая колонна! Выходим встречать, и удивляемся уже не на шутку; полковник Нероев, майор Комаров, и генерал-майор Бузубаев! С ними, как и должно быть, большая свита; от представителей МИДа Казахстана и Таджикистана до прессы. Толпа военных, различных гражданских… Но самое любопытное, что здесь же и представители боевиков; Салам, Леша Горбун, какие-то их представители прессы с Хорога. Все здороваются и заходят на территорию заставы, рассаживаются в курилке. Надо же, и никто не говорит, что «застава захвачена»! Начинаются разборки по типу: «кто первый начал». Сижу, молчу. А что делать? Боевики орут, наши командиры пытаются вернуть разговор в более-менее конструктивное русло, но их никто не слушает. Лишь когда Горбун начинает орать, что «вот майор пьяный в меня целился» не выдерживаю, начинают орать в ответ своим неслабым голосом:
-Да скажи спасибо, что я после того, что ты раньше устроил на этой заставе, вообще вас всех в Пяндже не утопил!
Салам в ответ негромко говорит мне:
-Молчи, комбат!
-С какой это стати я должен молчать? Да мне одному по силам в ГБАО порядок навести, - несет меня черт знает куда, - да связан по рукам и ногам!
-Комбат! Молчи! – то ли требует, то ли просит Салам, но не он является для меня сдерживающим фактором:
-Володин, помолчи! – негромко просит Бузубаев.
Машу рукой, без разрешения закуриваю, и стукнув прикладом АКСа по земле, смолкаю, а немного погодя, потихоньку отхожу в сторону. Меня разбирает псих, который требует выхода, но не находит его, так как сдерживаюсь. И волна гнева отступает, уходит куда-то вглубь тела, возможно оставив на сердце небольшую метку. Я же слышу, что по очереди спрашивают о событиях у моих бойцов, в том числе и подробности, как погиб Батырканов. Я успеваю подумать, что вопрос какой-то детский; в бою погиб! И приехал сюда, зная, что здесь можно погибнуть в бою. Каждый, когда ехал сюда, уже знал, что могут прострелить ноги, как Баулыбекову в третьей смене, а можно и погибнуть. Мои размышления прерывает Аембеков Абдуламон; подойдя ко мне, начинает разговор:
-Скоро ты, майор, будешь передо мной стоять, а я в тебя буду целиться!
Ну, это ты, думаю, неудачное время выбрал грозить мне, а посему, перехватив инициативу, искренне насмешливо спрашиваю:
-Что, страшно было? Это тебе не перед мальчишками вы…ся! А меня что, испугать собрался?
-Я, майор, смерти не боюсь! Это моя земля, а я инвалид, так что бояться мне нечего. А тебя мы в отряде достанем; отряд что? Пиалочка! – говорит Горбун, крутя рукой воображаемую пиалу. Вытащат тебя с отряда, и передо мной поставят! Вот тогда и будут говорить?
-Слушай, а зачем тебе мой трупп нужен?- спрашиваю я,
-А кто сказал, что трупп? – смешавшись, говорит Горбун,
-А это видел? – сую я под нос ему «Ф-1», и продолжаю:
-С этой штукой я не расстаюсь, и скажи своим воинам, не забудь, что я чеку-то вырвать могу и успеть! Так что, меня вряд ли кто перед тобой поставит. Ясно? – заканчиваю я, и даже не реагирую на Лехино озадаченное:
-Ну-ну, посмотрим!
Отворачиваюсь, дав понять, что разговор окончен. Вскоре все выходят, а Бузубаев подзывает меня, и дает команду собрать здесь побольше бойцов Курчумского взвода. Командую, и через пяток минут две трети бойцов с ПБО спускаются вниз, а чуть позже и появляется Леша Федоров с «Вершины». Токтасын Искакович разговаривает с людьми, сообщает, что через две недели их уже и заменят. Спрашивает, какие есть вопросы? У бойцов вопросов нет; отвечают, что комбат им все уже объяснил. И смотрят на генерала спокойно, совсем-совсем не так, как раньше бы смотрели в отряде. Это уже не просто бойцы, а ВОИНЫ, знающие себе цену. Пусть за плечами у них один бой, но далеко не каждому он выпадает. В довершении генерал Бузубаев сообщает, что в Казахстане учреждены награды, и дает мне команду представить отличившихся к награждению. В том состоянии, что я находился, мне трудно сразу въехать, что это просто генеральский ход, и я на полном серьезе спрашиваю:
-А к каким наградам их представлять-то? Я даже их названий-то не знаю?
-Я тебе позвоню! – говорит генерал, и прощается с бойцами, так как стоит колонна, готовая к движению; все собрались ехать в ущелье. Я тоже еду со всеми, но по прибытию к месту, понимаю, что делать там мне нечего. Ходят толпы больших начальников, что-то выясняют. Мне же все уже давно ясно, так что выяснять нечего. Слушать же меня, как впрочем, всегда, никто не будет, так что мне там места нет. Остаюсь с парнями с мангруппы возле бронетехники, отправив с высокими гостями Избанова; Аскар все же участник событий! К моему изумлению, остается здесь и Горбун; тоже почему-то не захотел там ходить-рядить. Так и сидим недалеко друг от друга. Он мне больше не грозит, а я вообще не любитель пустых угроз. Тогда еще ни он, ни я не знаем, что Аембекову Абдуламону жить осталось семьдесят дней. О его гибели я узнаю из прессы, находясь в отпуске, уютно устроившись на диванчике. Горя по этому поводу я не почувствую, но как ни странно, и радости тоже.
Общаясь с «мангрупповскими», выяснил, почему уехали боевики. Оказывается, также произошло и в Калай-Хумбе, только раньше. С утра очень активно стала работать авиация. «Горбатые» МИ-24 практически постоянно охраняли территорию вокруг аэропорта, а несколько МИ-8 везли и везли личный состав. Два рейса с утра совершил и МИ-26, что привез только две установки «Град». Пичин было две; плановая замена части личного состава мангрупп из России, и усиление гарнизона Калай-Хумба; скоро пограничная комендатура должна была прекратить свое существование, а к несению службы должен был приступить КалайХумбский, 135-й пограничный отряд. Увидев такую картину, воины Ислама элементарно струсили, решив, что их будут бить, и забыв о своем желании кого-то бы то ни было «блокировать, захватывать и резать головы», просто бежали. Сила солому ломит, а сила уже была у нас. Мне же на память пришло, как в январе этого года, после того, как захватив переправу у памятника, мы с Игорем Ковальчуком еле-еле пробились к воротам комендатуры через толпу вооруженных местных, что требовали отдать им нарушителей. Которых, впрочем, как помните, и так местные силовые структуры сразу же отпустили.
Проходит минут сорок, пока все возвращаются, и трогаемся в обратный путь. Пограничное командование как россиян, так и казахов удовлетворено; принято считать, что первыми выстрелили боевики. Мне смешно; думаю, любому человеку ясно, что в погоню вооруженные пограничники пустились не из желания с «бородатыми» в догонялки поиграть. Да и хрен с ним! Главное, что эти «разборки» окончены, и никто из «наших» (россиян, казахов), не будет сделан «крайним». Остальное мне как-то и безразлично.
На «Кевроне» остается на усилении офицер штаба майор Валентин Торощин, что недавно, пусть и недолго, был здесь начальником заставы. Офицер он очень умелый, так что мне здесь делать как бы и нечего; командование батальоном с меня никто не снимал. Почти на ходу прощаюсь, и с колонной еду до аэропорта Калай-Хумба, не заезжая на комендатуру. Здесь же везут и Виктора Дмитришена, сначала в Калай-Хумб, а вскоре и в госпиталь в Душанбе.
В аэропорту уже готовы к взлету вертолеты; какие на Душанбе, а наш – в Хорог. Прощаюсь очень коротко с Бузубаевым; пора лететь, иначе не успеем до конца полетного времени, и вот я уже сижу в салоне «МИ-8», в окружении как сослуживцев, так и представителей оппозиции с Хорога. Садимся мы уже почти в темноте, до этого соврав через оперативного дежурного по команде полковника Нероева, что «прибыли на место», будто еще светло было. С Сергеем Владимировичем на «УАЗе» заезжаю в отряд, и вскоре вваливаюсь в штаб-квартиру. Прошло меньше двух суток, как я покинул свое жилище, а ощущение, что не был здесь вечность.
-Комбат, расскажи… - это и нач. штаба, Миша Томилин спрашивает, а остальные же молчат, но в глазах немой вопрос.
- Подождите, успеете! – устало отвечаю. А что сказать? Сам еще не осмыслил.
Размышления о своей таджикской войне,
что появились после событий сентября 1994-го года.
Неоднократно за свою жизнь я возвращаюсь к тем событиям лета-осени 1994-го года. События на Висхарвском ущелье, как считаю, стоят особняком во всей истории боевых действий на таджико-афганском участке границы. И причин этому несколько.
Бесспорно, что к такому виду боевых действий никто в то время готов не был, чтобы мы, по сути, первыми напали на ничего не ожидающих боевиков. До этого случая огонь открывался по переправам, обнаруженным на Пяндже, либо в ответ на нападения на наши заставы и посты. То есть ясно; либо во время обнаруженного нарушения границы, когда нарушители находятся на реке, либо когда нас уже начинали убивать. А вот оскорбления и издевательства, коим не раз подвергались пограничники, в основном офицеры и прапорщики, сносились без последствий. Это и привело воинов Ислама к полному чувству безнаказанности, к ощущению хозяев на земле Горного Бадахшана. Можно ли было вести себя по-другому? Вопрос не однозначный. Так и просится ответ, что да, не только можно, но и нужно. А если вспомнить, что в 1992-м году пограничные части, дислоцированные в Таджикистане, как и во всем бывшем КСАПО покинули бойцы-украинцы, что составляли основу призывного контингента при СССР? И добавить сюда долгое время вообще неопределенный статус пограничников, при полном незнании, куда же повернет кривая дальше? Пути-то были разные! В Казахстане 18-го августа 1992-го года были созданы свои пограничные войска, а следом тоже самое произошло и в Туркмении, и в Узбекистане. Ладно, в Республике Казахстан, благодаря наличию в Алма-Ате с 1944-го года пограничного училища относительно еще неплохо было с кадрами, а в остальных странах командирами пограничных частей становились различные люди, что в прошлом лишь из книг и фильмов знали о существовании пограничных войск вообще. Но в этих новообразованных странах хоть не было межэтнических конфликтов, а Таджикистан же разодрала гражданская война. Вот в таких условиях и оказались бывшие советские пограничники в Таджикистане российскими. По сути тогдашний Президент России отмахнулся (чисто мое мнение) от возникшей проблемы, оставив горстку дослуживающих свое бойцов из России, а в основном офицеров и прапорщиков, на этой тонкой линии, определяющей «пределы территории, на которой Государство Таджикистан осуществляет свои суверенитет». Вот и представьте; личного состава очень мало, материальное обеспечение между плохим и вообще никаким. Единственно, денежное содержание можно было назвать огромным, но… лишь по меркам Таджикистана. В России же человек с головой и руками мог зарабатывать намного больше, и с меньшим риском. С таким же риском, как зарабатывали свои получки в Таджикистане, в России в те годы можно было делать целые состояния.
Личного состава не хватало катастрофически, в том числе и офицеров. Проблему эту решали в духе того времени; по-идиотски. На спех договорились с Таджикистаном о призыве на срочную службу в российские пограничные войска их граждан, причем, что это противоречит Конституции, никого не волновало – и все. И возить солдат с России не нужно, и нет лишнего источника конфликтов с различными общественными комитетами и организациями. А такие мелкие издержки, как «высокое качество» призывного контингента – лишь проблема пограничного командования всех уровней. Причем, чем ниже начальник – тем больше проблема. И проблему комплектования офицерскими кадрами решили аналогично, вспомнив, что можно состряпать курсы младших лейтенантов. Три месяца – и готов «ахвицер», нередко, причем, из таджиков. Правильно, зачем учить четыре года?
Но и это было бы возможно пережить, но вот отсутствие боевой техники, артиллерии сделало наши шансы очень маленькими. Практически с одинаковым вооружением с противником оказались пограничники в численном меньшинстве, вынужденные больше быть рискующими жизнью дипломатами, чем воинами.
В 1994-м году расклад сил стал меняться. В большем количестве появились солдаты-контрактники из России. И пусть немаленький их процент был мало к чему пригоден, но и не мало было настоящих профессионалов; водителей боевой техники, наводчиков, связистов, саперов. И еще в тот год стала поступать боевая техника, которой в России, вообще-то, со времен недавнего СССР было очень и очень много. А боевики же вели себя по-прежнему; хозяева, «великие вояки», что способны «всем отрезать головы». Их поведение уже не просто бесило офицеров, но и все труднее и труднее было сдерживаться, чтобы не разбить, не сбросить в Пяндж эти наглые банды.
А боя на Висхарвском ущелье быть было не должно, если бы изначально не было бы дано распоряжение «остановить и опросить» колонну Горбуна, если бы не был сделан «крайним» лейтенант Безвесельный, а хватило бы мужества командованию признать, что в случившемся их доля вины больше, чем у лейтенанта. И уж точно, если бы лейтенанты 28-го сентября 1994-го года еще раз смогли бы снести позор, когда их приказ колонне боевиков остановиться был демонстративно игнорирован. Не стали сносить, не захотели, и в итоге подтвердили еще один вывод, что если действовать решительно, нападать первым, а не ждать, когда нападут на тебя, брать инициативу, то у врага шансов не много. Как ни жалко погибшего Раджана Батырканова, но следует признать, что при минимальных потерях (хорошо бы и без этих «минимальных»!) кроме «напросившейся» на уничтожение колонны, был и ликвидирован треклятый Джума, что в итоге сам лично бежал в Афганистан, и больше уже в ГБАО не объявлялся. А для его ликвидации планировалась же в штабе отряда специальная операция!
Больше себя так нагло «воины Ислама» себя не вели, закончив вскоре, вовсе передвигаться по дороге вдоль Пянджа. Впрочем, и их посты доживали последние дни; вскоре и на дороге пограничников никто не останавливал. Были засады, были по-прежнему, обстрелы, были и нападения на пограничные заставы и посты, конечно были потери личного состава, порой жестокие, но вот постов боевиков – не было. С этого периода война в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана стала другой.

[Алексей Бобков]

Взяли независимость кто сколько унесёт, и уже 20 с лишним лет всех лихорадит.

[кремль]

Жаль погибших вдойне-втройне,так как все равно приказали уйти с Памира,да еще со многих,политых кровью окраин страны,когда-то надеюсь все это разберут и осудят потомки,но каково быть современником и участником таких "перестроек".......

[Александр 72]

"С этого периода война в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана стала другой"

Кто продолжит эстафету о другой войне (в ГБАО), есть Предельно горный бадахшан, но там затронут период по апрель или май 1995г. Наверняка появятся еще страницы, написанные доступным языком, без всяких там общих формулировок.

[Володин]

Сообщение от Александр 72

"С этого периода война в Горно-Бадахшанской автономной области Таджикистана стала другой"

Кто продолжит эстафету о другой войне (в ГБАО), есть Предельно горный бадахшан, но там затронут период по апрель или май 1995г. Наверняка появятся еще страницы, написанные доступным языком, без всяких там общих формулировок.

Ох и много бы стоило написать; и о 1995-м, что начиная от гибели Антона Злобина, сразу в начале января, полосой привело и к 7-му апреля, когда потери понесла Калай-Хумбская ММГ, и особенно рота ВВ Казбата. Но... я лично очевидцем этого не был. И очень бы хотел, чтобы кто-нибудь это все описал. Причем, так. как это сам видел, со своими выводами.
Про конец сентября 1996-го, когда сначала в засаду на Хуванде попали бойцы Душанбинского ДШМГ, а после над Хумбом подбили наш вертолет, как массой перли через пгп "Мост" беженцы, прошедшие через пер. Хуборабат напишу в свое время. Это было в аккурат во время моей третьей командировки.
И про четвертую командировку напишу, если буду жив-здоров (дай Бог), как есть; очень она уж отличалась от первых трех (март-июль 1998-го).
Да и про эту свою командировку есть еще что написать, пусть и во многом неприглядное, но... напишу так, как было.

[Бойченко Виктор]

С нетерпением буду ждать продолжения Вашего повествования, Алексей Андреевич. И дай Вам Бог крепкого здоровья.....

[Поэт]

Спасибо, без преувеличения это история.