"О кузнеце", т.е АВПКООРКУ им.Ф.Э.Дзержинского

[БКЮ1]

Здесь многие из тех, кто служил в кузнеце в конце 80-начале 90 прошлого столетия смогут найти либо себя, либо своих преподавателей. Если будет интересно, продолжение последует.

"О кузнеце"
Полвека минуло с тех пор, как слышал я рассказ.
Дидковский мой поведал мне, а я донес до Вас...
А по рассказу старика - в тот год с весны на лето
Неслась с созвездья Вознюка Галеева комета.

Она к нам шла не ко двору, таща свой хвост зловещий,
И было это не к добру - к беде такие вещи.
Случилось это далеко..и я там не бывал,
Там, говорят, Макаренко Бычкова не гонял.

Деревня там стояла - Великое Село.
Теперь там нет Жиленко, всех время унесло.
Обычная деревня. Их много на Руси -
В пруду Великосельском водились караси...

Раскинул Виноградов лозу через плетень,
Работой начинался и завершался день.
Монастырев могучий застыл у Ледника,
Орлов, сорвавшись с кручи, взмывал под облака...

И там Потоцкий ветер ерошил птице хвост,
В Лозоренковом свете под ним лежал погост.
А слева от часовни стоял чуть Косов крест,
Под небольшим Курганским спит житель этих мест.

Его Душевский в небо отбыл и был спасен.
Он в "СПИСОК АББОНЕНТОВ" навечно занесен.
Его судьба простая, Карнаева чуть-чуть,
Хоть как-то захотелось ту душу помянуть
--------------------------------------------------
В деревне Коваль жил фамилии Кириллов.
И, хоть не Старцев был, а взял вдруг, да Умрилов.
Ведь не Аппоев был, и даже не Курилов.
Мой Мальцев Романюк - о том, как это было.

[БКЮ1]

Он был Заикин с детства. К играм бестолковым
Не приобщился. И считался Бирюковым.
Его маман – (в девичье просто Русакова),
Да не с Урусовым…, а обвенчалась с Чеченковым.

Была Русинова, а стала враз «чеченкой»,
Сынок их Смолин был, (а позже стал Лысенко).
Смирнов он мальчик рос, крепя тот брак гражданский,
Когда ж их схоронил – был Широбоков и Громадский.

Был Тихонов – кто слышал от него дурного?
Работал он сначала Скорняковым…Кожевникова мял.
Как будто им родился, а позже к Кузнецову напросился.
На кузнеце вдохнул огня и дыма вдоваль…
И Хорошилов скоро стал Куриллов Коваль!

Руденко плавил и ковал – (ковал и плавил снова)
Он Головацкий с детства был – Механиков освоил.
У Мельникова за мешок муки Безменов починил
Несли серпы, ключи, замки – так он себя кормил.

Сначала Бобылев был, да обручился не с «лахудрой»,
Литовку в жены взял. Народ шептался: Мудрый!
И вот, Умрилов вдруг, хоть вовсе не был Старцев,
И Семерунь сиротами оставил Мальцев.

Еще в Субботин он Беседин про Погодин,
И вот Умрилов – никуда не годен.
Его сосед Петров зазвал из кузни на два слова:
Охотников тот был – стрелял из Пушкарева…

И знал Петров: сосед его пойдет га Зайцева,
Козлова ли, Волковского – что попадет!
Бежит ли что, лежит ли – им только покажи,
Не Криворучко оба – «почтенные мужи».

Ходили долго…взявши Пушкарева оба,
(Не знал Кириллов, что ходит он по крышке гроба)…
И долго Ищенко они следы Козлова,
С Гнездилова согнали лишь Орлова

Добычей стал для них бездомный Котов,
Синицын жертвой пал – вот вам и вся охота.
Идя домой под трели Соловьева,
Решили посидеть в хибарке у Петрова.
Уваров Кашин подоспел тот час на Кухаренко
Само собою первача добыли целый штоф.
Сухарникова наскребли – не густо ведь Жиленко
Охоту сели завершать Кириллов и Петров.

Немного Съедин, хорошо Аппоев, как Зюзин стал Кириллов у Петрова.
А так, как дичь была не мудреной, Колбасов в ход пошел,
Колбасов был Зеленый!
Не Хорошилов стал совсем Кириллов Зюзин:
Желдак схватил, Он стал угрюм и грузен.

Не буду нипочем описывать день «черный», как понимл его Рвачев…
Как бегал на Задворный. Всю ночь беднягу поласкало.
А утром Коваля не стало, Умрилов он. И кто тому виною?
Не спас и Коновалов – был в запое.

Милицин подошел в фуражке новой, пощупал пульс и лоб –
Велел слать за Поповым.
Покуда тот пришел, чтобы отправить Тризну,
Великосельское жило своей обычной жизнью.

Пока готовился в «последний путь» Кириллов,
Погодин как всегда был Хорошилов.
Да здесь всегда хороший был Климай:
И легкий Фриз не холодил – стоял же май!

[Викка]

Читаю стих сей снова- снова,
С утра Грустнова, щаз же Веселова.

[БКЮ1]

этот стих был написан в течении обеденного перерыва, от нечего делать глядя на список телефонных аббонентов училища. когда его читали на сцене в клубе половина офицеров-преподавателей сбежала, а многим курсантам понравилось больше, чем КВН, который проходил в это же время. продолжение следует

[Викка]

Будем ждать!

[Виктор Сид...]

Нда слов нет, одни междометия...

[oleg Tret]

Костя ты по моему ещё в курсантские годы, что сочинял в таком же репертуаре.

[БКЮ1]

Ушел из жизни Коваль наш – мужик Великосельский…
И Белый Климов Журавлев Курлюк, спускаясь все Нижельский.
И Жуков по небу летал, жужжал в тиши однако.
Морозов Колосов не бил, всходило Семеняко…

Не очень Разумов пастух на Волынец играл
К нему Овчинников с горы спускался и блеял.
А там, за пасекой вдали, где Ульев меж холмов
Сновал подальше от земли рыбацкий Челноков.

Качан капусты зацветал как Белый Черепанов
Которов Коваль и сажал, с Коханом Поливанов.
И стая серых Воробьев слетелась вдруг в овраг
Они клевали там навоз и громко Верещак.

Там Сычугов ловил мышей, паслась в лугах скотина
Цвело и пахло все…но смерть была Щербина.
Такой здоровый молодец вдруг в Коробков сыграл
Такой не Логинов конец никто не ожидал.
С Базарова идя домой и Гусева хлестая, Бобко подумала:
«Вот так! Как свечка Коваль стаял!»
Неся котомку на плече, усталая чеченка вздохнула:
«Все к тому придем…ведь Коротаев наш Жиленко…»

Лежит Кириллов на столе – таков его конец,
И дом ему теперь лишь Красных Горобец.
Лежит он Тихонов, Смирнов – ему уж не до танцев…
Над Гладких Лобов у него уже жужжит Машканцев.

Попов Приходько. Оглядел присутству/ю/щих, родню,
И Мальцев рюмку пропустил. /Потом еще одну/.
Он Съедин Кашин. Помолчал, задумался, притих.
И очень долго вспоминал из Псалма первый стих.

И даже Белоусов пес здесь обмочил свой ус…
«За упокой» лилось рекой – считать я не берусь.
Все Жданов Зорькина и вот…сей трапезе конец,
Сморкалов в Белый свой платок Великосельский «жрец».

А на Задворном же давно – зачахлый и незрячий,
Рогозиным едва прикрыт стоял уж Старцев Клячин.
Он Воронков, Красавин был – любил его пастух!
Но годы сделали его лишь Кожин, да Костюк.

Забыл уже давным-давно, что был Золотокрылин,
Сегодня знает лишь одно: он Тощаков, бессилен.
И часто с грустью думал он под крик ночной Савенко:
Что очень Хорошилов, но… но Коротаев наш Жиленко!

За Холмогоровым вдали, где был Монастырев,
Как Пушкарев из-род земли ударил Звонарев.
Звонили Зорькина… «Пора!» - сказал «святой отец»,
И - на плечах, не на ногах отправился казнец.

И Горобец с Умриловым не в Волок как-нибудь,
А на плечах односельчан пошел в последний путь.
Сгрузили Грабаря на Конкин, и Клячин потянул
По колее без снега, под Звонарева гул.

Последний путь в той жизни прямолинейно прост –
Изба, дорога, кузня – и дальше… на погост.
Погост - за Слободсковым, он там нашел приют,
Где Гладкий путь и вечный, там, где всегда уют…

И лишь в тиши размерно /был Клячин Криволапов/,
Подковами стучал нам, наверное «Цап-Цап».
Вот так закончил с миром Кириллов свои дни,
Ты в «Список абонентов» не веришь – загляни!

Дидковский Мудрый был старик, хотя и стар и лыс,
Его рассказ имеет смысл и я в него проник.
И, чтобы избежать потерь, блюду его совет –
Колбас совсем не ем теперь, боюсь больших комет.

Мне перед смертью завещал сказать об этом всем.
Болид в ту пору пролетал, а он был стар совсем.
И перед тем, как схоронить, я дал ему обет,
Вот почему «О кузнеце» роман увидел свет.